Внимание мое привлекли не только мастеровитые и вдохновенные скульптуры Владимира Шарапова, но и памятник несколько другого рода: суровая плита, поставленная на площади перед собором в память о содержавшихся здесь в 1829–1856-м годах декабристах. Я задумался: а стали бы ставить памятную плиту молодым офицерам «хороших фамилий», практически — тогдашним хипстерам, выведшим свой полк для того, чтобы опротестовать незаконную, по их мнению, передачу власти, в наши дни, когда массовые уличные протесты из учебников истории нечаянно перекочевали в сводки новостей? Как вообще рассказывают о декабристах в школе в наши дни?..

К сожалению, в ходе поездки мне не представилось возможности поговорить с учителем истории. Но зато мы интересно побеседовали с учителем литературы.

Курган

Из бортового журнала

Владимир Пахомов рассказал курганцам о непроизносимых согласных.

Когда на уроках русского языка в школе учат это правило, то обычно предлагают запомнить вместе слова «сверстник» и «ровесник». В слове «сверстник» пишется непроизносимая согласная «т», а в похожем слове «ровесник» она не нужна. Сверстник — это тот, с кем ты прошел одинаковое количество верст, говорят нам в школе, поэтому проверочное слово здесь — «верста». А ровесник — тот, с кем ты прожил равное количество вёсен, поэтому проверочное слово здесь — «весна», где нет буквы «т».

У такого объяснения есть небольшой плюс — оно помогает запомнить правильное написание. И очень большой минус — история слов здесь искажается: частично — в случае со словом «сверстник», а полностью — в случае со словом ровесник. Вам тоже говорили, что ровесник — тот, с кем прожито одинаковое количество вёсен? Вас обманули. К слову «весна» существительное «ровесник» не имеет никакого отношения.

Слово «ровесный» составилось из древнего корня «ров», который мы встречаем в словах «ровный», «ровня», «ровнять», и суффиксов «ес» и «н». Исторический суффикс «ес» можно обнаружить и в других словах. Для этого достаточно сравнить пары «чудо» — «чудеса», «небо» — «небеса», «слово» — «словеса». Неоткуда было взяться букве «т» в словах «ровесный», «ровесник», «ровесница», так и закрепилось исторически оправданное написание — без «т».

А вот слово «сверстник» действительно родственно «версте». Но в древнерусском языке существительное «верста» означало «возраст», «сверстник», «пара», «ровня». В диалектах эти значения сохраняются до сих пор. Конечно, верста — это еще и мера длины, немного больше километра. Александр Афанасьевич Потебня, языковед и философ XIX века, описал, как развивалось значение этого слова. «Верста» родственно глаголу «вертеть», и сначала верстой называли поворот плуга в конце сделанной им борозды, потом — сами борозды, равные друг другу, а дальше — любое одинаковое расстояние или время, любую равную часть. Затем значение раздвоилось: одна ветвь — верста как расстояние, мера пространства; другая — как возраст. От версты — «возраста», а не от версты — «расстояния» образовалось прилагательное «сверстный», равный по возрасту, а от него уже и существительные «сверстник» и «сверстница», конечно, с буквой «т».

Вот такие причудливые повороты судьбы скрываются в написании слов.

* * *

В индустриальный и приграничный Курган из очаровательного Ялуторовска мы, как и в Омск, приехали уже затемно, поэтому, к сожалению, тоже мало что видели. Запомнился залитый серебряной краской памятник местному пионеру-герою Коле Мяготину, введенному в этот чин за мученический подвиг, в общем, соответствующий аналогичному подвигу всесоюзного Павлика Морозова — и столь же сильно мифологизированный. Отставляя сейчас вопрос, что там было на самом деле, а чего не было (желающие могут справиться в «Википедии», а нежелающие — помедитировать на слова акулы интернет-журналистики Вячеслава Варванина, что никакого «насамомделя» не существует), я не могу не заметить, что нигде так явственно, как в этих скромных во всех смыслах памятниках, не проступает твердый религиозный фундамент официально атеистической советской власти, для которой Октябрьская революция и Победа, 7 ноября и 9 мая, были тем же, что для христиан — получение Моисеем скрижалей и Воскресение Христово. Эти даты — центральные события советского, так сказать, Ветхого и Нового завета, главные оправдания собственного существования, экономическая ущербность которого уже к 30-летию Победы проступила вполне отчетливо. У нас нет колбасы — зато мы победили! При таком подходе вопрос, сколько же мы еще будем переживать далекое историческое событие, победу во Второй мировой войне, как экзистенциальное, вопреки тому, что живых свидетелей уже практически не осталось, становится неуместен и неприличен. Отмечают же христиане на каждое Рождество и Пасху события двухтысячелетней давности как сегодняшние, и никого это не удивляет. И никого не удивляет, что мощные фигуры революционных пророков и боевых апостолов обрастают сонмом более соразмерных человеку ангелов, угодников, местночтимых святых. Таких, как навеки 14-летний Коля Мяготин.

* * *

Курганский вечер закончился в ресторане, рекомендующим себя как бар мужского рода «Рубаха». Мне по этому поводу вспомнился герой известного рассказа Станюковича «Максимка» — матрос Лучкин, который, обучая негритенка русскому языку, «указывал на разные предметы и называл их, причем, при малейшей возможности исковеркать слово, коверкал его, говоря вместо рубаха — „рубах“, вместо мачта — „мачт“, уверенный, что при таком изменении слов они более похожи на иностранные и легче могут быть усвоены Максимкой».

Креатив курганских рестораторов, как выяснилось, этим не ограничивался: представления их о мужских вкусах оказались не менее своеобычны, чем о русской грамматике. В меню, среди прочего, фигурировали такие холодные закуски:

— интеллигенция (120/50/30/30) (джем апельсиновый, миндаль, крекер, колбаса с/к «Чоризо», свинина с/к, говядина вяленая, сет сыров: пармезан, бри, сыр с голубой плесенью);

— мужской набор (270/90/20) (буженина, язык отварной, свинина собственного копчения, болгарский перец, капуста по-грузински, хрен, горчица зернистая икра кабачковая).

Впрочем, застольная беседа оказалась интереснее стола: нашими vis-a-vis и здесь стали местные энтузиасты Тотального диктанта, среди которых — учительница литературы старших классов, предоставившая мне счастливую возможность узнать, кого из современных русских писателей изучают — или хотя бы упоминают! — в нынешней русской школе в двух тысячах километрах от Москвы. Педагог, как ей по должности и положено, была консервативна, но вполне мила и, главное, в теме.

Вторым моим собеседником оказался студент-филолог, избравший себе темой для диплома творчество одного из ныне здравствующих детских писателей. Ничего не имея против этого писателя, я все-таки дал юному коллеге свою визитку и обещание доставлять ему сведения о современной детской литературе, буде он захочет расширить кругозор. Увы — студиозус так и не решился написать мне. Если эта книга попадет ему в руки