А в ту неделю, болтаясь между явью и дремой, я поняла, что человек живет счастливо, только когда умеет получать удовольствие от процесса. Нет, кто бы спорил, конечно, после пяти лет рыбалки неплохо бы и своего лещика получить. Но – что такое лещик? Один миг – и вся радость в прошлом. А вот годами караулить его над прорубью… Представлять себе этот сладостный момент… Мечтать о нем. Волноваться… Готовиться… Вот это жизнь!

Когда я окончательно очнулась, первое, что я увидела – аппарат, стоявший в стороне на штативе. Я слабо помахала ему рукой. Прошел месяц, и вместе с ним мы поехали на Алтай. Но это была уже совершенно другая история…

Совершенно очевидно, что, получив свой пол при рождении, мы потом вынуждены потратить некоторое время, чтобы осознать его привлекательные и сомнительные стороны и либо окончательно утвердиться в правильном выборе природы, либо усомниться в нем. Я очень рано почувствовала себя девицей. Даже помню тот день, когда женственное начало практически без всяких усилий победило мои маскулинные черты.

В тот день я совершила первую (и единственную!) в своей жизни кражу. Мне еще пяти лет не было, но, увидев в магазине на вешалке ТО САМОЕ платье, я потеряла самообладание. Сегодня я без шпаргалки не вспомню, сколько у меня встреч назначено на пятницу и когда день рождения сына сестры мамы моего любимого, моя память похожа на решето, а воспоминания подчинены принципу броуновского движения, но я с закрытыми глазами и во всех подробностях могу описать сворованное тогда платье. Шелковое, шоколадного цвета, с золотистыми клеверными лепестками, рассеянными по всей поверхности, две оборки по подолу, бант на груди, рукав фонариком, приталенный силуэт, поясок…

Наряд моей мечты висел на вешалке, а я стояла внизу и таяла. Понимала я или нет, но в тот самый момент во мне стремительно распускался бутон женственности. Конфеты, пирожные, мороженое, кино и даже ухажер по имени Костик мгновенно переместились в категорию чего-то приятного, но не жизненно необходимого. В отличие от платья! Из всех пятнадцати точно таких же, висевших рядком, я безошибочно вычислила свое – самое шелковое, самое шоколадное, самое, самое, самое…

Решение было принято мгновенно. Я изловчилась, дотянулась, уверенной рукой сцапала вешалку, прижала к груди заветный шелк и рванула прочь. Уговоры, слезы, кассы, чеки – все это не входило в мои планы. А надо сказать, воровала я на юге, в прелестном приморском городке, населенном сплошь миролюбивыми, приветливыми и обаятельными жителями, которые при ближайшем рассмотрении еще и оказывались вашими родственниками по линии «седьмая вода на киселе». Зверели эти милые люди, только когда распоясавшиеся крошки, осознав границы своей женственности, начинали таскать шелковые наряды у них из-под носа.

Какой-нибудь отдыхающий, праздно прохлаждавшийся в тот день и час в тени пальм, мог наблюдать следующую картину – распахиваются стеклянные двери магазина, из них легким порхающим шагом вылетаю я, звезда, – два банта, юбка-тюльпан, ножки-палочки. Следом за мной, придерживая бабетты, шиньоны и накладные плечики, высыпает вся команда продавщиц, кассирш и прочих взрослых женщин. Квохча свое «вах-вах!» и причитая «вай-вай!», они бросаются в погоню, а замыкает процессию моя величественная бабушка-грузинка, которая, не упуская из вида всех участников променада, успевает вести диалог с высшими силами, грозя им в небеса палочкой. Естественно, к происходящему немедленно присоединились скучавшие без дела дворняжки, к ним примкнула парочка вполне приличных породистых псов, им вслед понеслись горячие слова любви их хозяев, короче говоря, если бы я хотела назавтра попасть в газеты, я все сделала правильно.

Но закончилось все хорошо. Меня отловили, естественно, пальцем не тронули – это Кавказ, там ребенок может трактор украсть, ему ничего не будет, бабушка обо всем договорилась с небесами и расплатилась на кассе за платье. Его наконец оставили в покое и перестали выдирать из моих влажных пальчиков. Собаки продолжали радостно бесноваться и скакать вокруг магазина, привлекая все новых и новых заинтересованных покупателей, их хозяева уже знакомились между собой, а я гладила шоколадный шелк и прикладывала его к щечкам, понимая, что вот сейчас я приду домой, надену его и стану принцессой!

Именно так все и произошло. До глубокой ночи я, уже коронованная особа, примеряла к обновке старые сандалии и новые вьетнамки, бусики в три, четыре и пятнадцать горошин, бабушкину лису, сначала с хвостом, потом без хвоста. Потом я решила, что я Гринпис, отложила животное и сорвала тюль с окна, чтобы посмотреть, как набивной клевер будет сочетаться с тканой розой. Сочетался он плохо. Да и бабушка почему-то опять схватилась за палку, принялась трясти ею и докладывать высшим силам и соседям о новых бесчинствах шмакодявки, которая уже опозорила доброе имя семьи и теперь взялась громить дом. Я попыталась объяснить, что во мне сейчас просыпается женщина, но, обнаружив расчлененную лису, бабушка на корню пресекла все дискуссии.

С тех пор много воды утекло. Детство прошло и закончилось, чудесный южный край заволокло дымом войны, в нем растворилось все – и любимое море, и зеленые свечи кипарисов, и беспечные коровы, забредавшие порой на пляж, чтобы лизнуть в нос какого-нибудь задремавшего в тени отдыхающего. Остались в прошлом увитый виноградом балкон того самого дома, в котором я изводила шторы себе на наряд, пирамиды алых помидоров на рынке, расслабленная лень послеобеденной сиесты, грохот штормовой волны, солнечные лучи в веерах пальмовых листьев, аромат магнолий, шелковое платье и мои детские мечты…

То воровство в магазине не было простым капризом. Я очень любила свой наряд и долго-долго потом его носила. Правда, это «долго-долго» продолжалось всего несколько месяцев, пока не начало нестерпимо жать во всех швах и мой клевер не расползся на золотистые нитки. Тогда я со всеми почестями проводила полинявший шелк в глубину шкафа и после никому и никогда не разрешала ни обсуждать, ни осуждать, ни высмеивать мою слабость. Я подружилась с лисой, свидетельницей моих счастливых минут, пришила обратно оторванный хвост и часто, прохладными летними вечерами усевшись вместе в кресле, мы с удовольствием и тихой грустью вспоминали прошлое и рассматривали вывешенное на видное место платьице.

Теперь, когда нет в природе ни той лисы, ни того платья, ни, боюсь, того дома, я думаю, а вспоминала бы я шелковый наряд шоколадного цвета в клеверный листочек, если бы не мое счастливое, безмятежное, бесконечное и волшебное детство, которое я провела с бабушкой-грузинкой у самого черного в мире моря?

Не знаю…

В первоначальном виде опубликовано в журнале l’Officiel

Понты определенно родились раньше рассудка. Еще живя в пещере с женой, похожей на обезьяну, первый мужчина цеплял себе на шею бусики из вырванных зубов забитых динозавров. Он ходил по жилищу, как будто невзначай потряхивал своими ожерельями, а тех тупых сородичей, которые в упор не замечали, какой он сильный и смелый, бил дубиной по голове.

У меня на днях была встреча с одним из тех влиятельных людей, которых в народе называют «шишкой». Ну шишка так шишка, я оделась поприличней, машину вымыла, поехала. Уже на пятой минуте нашей беседы стало понятно, что я могла прийти босая и с целлофановым пакетом на голове – моему визави было совершенно наплевать. Три минуты мы поговорили о деле и потом час сорок – о нем. Он рассказывал о новом седане, который купил за нечеловеческие деньги просто потому, что в салоне приятно пахло лавандой. О том, как под Парижем на дороге встретил Кейт Мосс и отказал ей во взаимности, потому что она показалась ему недостаточно вменяемой и неэлегантно одетой. Он рассказывал о своих детях, сотрудниках, собаках, коллегах, прислуге и жене так, что у меня не возникало и тени сомнения – все вышеперечисленные особы относятся к существам экстра-класса, это суперличности, и даже ягдтерьер Людвиг в некоторых отношениях развит лучше меня и кое в чем даст мне фору. С этим пришлось смириться, поскольку брехал тот Людвиг действительно много лучше… А шишка шел дальше. Он расписывал подробности успешно провернутых махинаций века, периодически забываясь и почему-то называя их бизнес-проектами, заставил выслушать огромную историю о том, как подвесил за известные места своего конкурента, как сразу после этого, не моргнув глазом, выиграл партию в гольф у президента Зимбабве. А на прошлой неделе он вообще удачнее всех откусил от праздничного торта на дне рождения израильского премьер-министра! Похоже, он сам был поражен последним достижением, отпил воды, порвал рубашку на груди и закричал, что его самое лучшее в мире ружье само стреляло на последней охоте, и те сто пятьдесят уток, которые навсегда уехали с болота в его внедорожнике, будут лучшими утками в мире на его рождественском столе! Он захлебывался, не мог остановиться, утверждал, что все, до чего дотронется, превращается в золото, и в доказательство в сотый раз хватал пятикилограммовую пепельницу желтого металла. Он перемежал важные достижения более мелкими победками – а вот это, кстати, интимное место Мадонны на моем скринсейвере, видала, ни у кого такого нет, а у меня есть! Ситуация напоминала неконтролируемое обрушение лайнера в воздушную бездну, и внезапно в вóроте его лучшей на свете рубахи мне померещились те самые бусики с зубами мамонта из пещеры первобытного человека.