— Был.

Грейс заметила в холодных серых глазах боль.

— Прекрасный малый. Подававший надежды священнослужитель. Его воспитывали для великих свершений.

Ей хотелось взять его руку, но она удержалась.

— Что произошло?

Молчание. Глоток вина.

— Ничего особенного. Он просто не вынес груза ответственности. — Не успела Грейс задать очередной вопрос, как Диккан вежливо улыбнулся, давая понять, что тема брата закрылась. — А другие интересы? Театр? Балет? Что-нибудь, о чем можно поговорить за ужином?

Она с трудом улыбнулась:

— Гарри Лидж однажды устроил постановку «Школы злословия». Он играл леди Снируэлл.

— А кого играла ты? — безмятежно поинтересовался Диккан. — Верную Марию?

Ему стоило бы предвидеть, насколько нелеп его вопрос. Мария была красива.

— Труппа состояла из солдат, — ответила Грейс, сосредоточив все внимание на рыбном блюде. — Я всего лишь играла роль благодарной публики.

Несколько минут тишину нарушало лишь звяканье серебряных приборов и бокалов.

— Это было в Индии? — наконец спросил Диккан, и его голос прозвучал странно неуверенно. — Я имею в виду пьесу. Гарри говорил, что вы встретились там. Кажется, верхом на слоне.

— В Хайдарабаде. Он спас меня от разъяренного слона. — Грейс улыбнулась воспоминаниям. — Наверное, ему пришлось меня выручать, потому что он сам же этого слона напоил.

Диккан вздернул бровь.

— И сколько же эля нужно, чтобы напоить слона?

— Не эля, а виски. Почти весь командирский запас.

Диккан хмыкнул:

— Неудивительно, что Гарри все еще майор. Сколько вы там пробыли?

Грейс неловко пожала плечами. Она не знала, что на самом деле думал Диккан о ее бродячей жизни.

— Я родилась в Калькутте. Мы дважды возвращались туда, один раз с Веллингтоном, а потом с генералом Лейком. Я была в Бхаратпуре во время осады.

Грейс сама не знала, зачем сказала это. Может быть, чтобы увидеть реакцию Диккана. Ей бы хотелось ошибиться. Но он уставился на нее с таким видом, словно она только что призналась, что состояла в «Адском клубе».

— Ты была за стенами осажденного города? И тебе не было страшно?

Грейс мысленно вернулась к тем долгим дням в залитых солнечным светом комнатах высоко над землей и улыбнулась:

— Наверное. Мне было четырнадцать лет, и местные жители спасли меня от бандитов. Меня пощадили лишь потому, что Ранджит Сингх принял меня за ирландку, а по его мнению, ирландцы всегда ненавидели британцев.

— Наверное, ты была очень счастлива, когда тебя спасли?

На лице Диккана читалась уверенность в том, что, выходя из ворот форта Лохагарх, Грейс попала из ада в рай. Но она мысленно видела, как свет падал сквозь ажурные решетчатые окна женской половины дома. Слышала мелодичное журчание фонтанов в мраморных залах. Снова ощущала аромат жасмина, слышала болтовню красивых, похожих на птиц женщин, которые баловали ее, кормили сладостями и медом. И ритмичные залпы орудий, похожие на размеренную поступь крадущегося великана, когда ядра генерала Лейка попадали в массивные глиняные стены у подножия холма.

Иногда она стояла у высоких окон, пытаясь разглядеть отца за широким рвом, там, где отряды солдат непрерывно то рассеивались, то собирались снова, как трудолюбивые муравьи в алых мундирах. Иногда она сомневалась в своем желании быть спасенной.

Но могла ли она поделиться этим с Дикканом? Тяжело вздохнув, Грейс ответила:

— Конечно, я была счастлива. Мой отец ужасно беспокоился. Но меня ничуть не обижали. Я учила женщин играть в кости. Они делали мне татуировки из хны. Это было настоящее приключение.

Позади них кто-то ахнул. Грейс оглянулась и увидела, что женщина за соседним столиком смотрит на нее сквозь лорнет с выражением восторженного ужаса. На них смотрели и другие посетители, бросив есть и отставив чашки в сторону.

Грейс вспыхнула. Она надеялась на поддержку Диккана, но и тот счел ситуацию неприличной. Он пристально взглянул на нее, и его лицо стало жестким.

— Подумай дважды, прежде чем такое рассказывать, — произнес он, переводя взгляд на Грейс. В его голосе звучала неприязнь.

И снова хрупкая надежда погибла, словно упавший на землю воздушный шар.

— Почему?

Он изогнул бровь и заговорил, понизив голос:

— Думаешь, воспоминания о днях, проведенных в языческом гареме, подходят для светской беседы?

Грейс собралась было возразить, но Диккан уже вернулся к своему ужину.

— Я думала, тебе будет интересно, — заметила она, не желая сдаваться.

— С какой стати? — Он с холодной улыбкой смотрел, как официант переменил блюда. Запах мяса перебил воспоминание о жасмине и сладостях. — Я не люблю подобную экзотику.

Грейс украдкой взглянула на него, надеясь отыскать в холодных глазах обычный лукавый блеск. Но ничего не увидела.

— Разве ты не вступил в дипломатический корпус, чтобы повидать мир?

Он взял вилку.

— Я вступил в дипломатический корпус, чтобы быть как можно дальше от моего отца. И до некоторых пор мне это удавалось.

— Если мне нельзя говорить о моей жизни в Индии, то о чем вообще можно?

Диккан ответил терпеливо — учитель, объясняющий непонятливому ученику:

— Обо всем, что не способно шокировать приличную британскую леди.

А леди, которая прекрасно провела время в индийском гареме, не может считаться приличной. А еще она читала греческих классиков, стреляла в бандитов и сама мастерила снегоступы. Удовольствие от беседы испарилось. Диккан занялся говядиной. Грейс не знала, заметил ли он, что она перестала есть.

Неужели он настолько ограничен и скован, как его черно-белый костюм? Грейс вспомнила о сокровищах, собранных ею в Лонгбридже. Возможно, теперь они больше не увидят дневного света.

Когда Диккан наконец отправился на бал в посольстве, она была почти рада остаться одна.

Час спустя он по-прежнему вспоминал тот ужин за светской беседой на балу в бельгийском посольстве.

Стоя у балконных дверей с бокалом шампанского в руке, он смотрел, как мимо проносятся в вальсе гости, и думал об оставленной в гостинице жене. Он пытался представить эту удивительную женщину в утонченном светском обществе. И никак не мог. Никогда Грейс не будет чувствовать себя уютно в этой атмосфере. Она слишком яркая, слишком беспощадная, слишком своеобразная. А ведь всего лишь хромая дочь солдата.

Дочь солдата с потрясающим чувством юмора, которой есть что рассказать ему, проведшему в путешествиях немало дней. Он улыбнулся про себя. Жаль, что не удалось дослушать историю про гарем. Она выглядела такой счастливой, когда предавалась воспоминаниям. Интересно, чему еще она там научилась?