– Хорошо, – согласилась Джанин.

Мы сели у окна, где я всегда сижу. Субботним утром там больше никого не было. Не знаю, как они держатся. Я заказала чай и медовые булочки нам обеим и две с собой в школу, на завтра для себя и Дейдры.

– Как ты узнала про книжный клуб? – спросила я.

– Мне Пит рассказал. Это темноволосый парень, ты его видела. Он был вроде как мой парень, но потом мы вроде как расстались и теперь просто друзья.

Она налила себе чаю и посластила.

– Ты теперь гуляешь со вторым?

Джанин фыркнула:

– С Хью? Шутишь? Он меньше меня ростом, и ему всего пятнадцать. Он еще в четвертом классе.

– А тебе сколько? – спросила я.

– Шестнадцать. А тебе?

– О, мне тоже всего пятнадцать и, учись я в нормальной школе, была бы в четвертом, хотя в Арлингхерсте это называется «нижний пятый»!

Я занялась чаем, налила почти чистого кипятка. Так мне вкуснее.

– Я думала, ты старше, – сказала она. – Для пятнадцати лет ты очень начитанная.

– Я только и делаю, что читаю, – призналась я. – Это Пит тебя приучил читать фантастику?

– Да, хотя мне такое и раньше нравилось. Но он давал мне книги, так что, да, он, и он привел меня в клуб. Мама говорит: фантастика – детское чтение и только для мальчиков, но тут она не права. Я уговаривала ее прочитать «Левую руку тьмы», но она не так уж много читает, и больше любовные романы. Я вот нашла ей романчик «Врата поцелуев». Как раз для нее. – Она вздохнула.

– А вас сколько? – спросила я.

– Подарки надо купить на шестнадцать человек, – не задумываясь, ответила она. – Три сестры, мама с папой, бабушки-дедушки, две тетушки и один дядя, четверо двоюродных, один еще младенец. Ему я купила мишку. А тебе?

Я запнулась.

– В этом году все переменилось. Дедушка, тетушка Тэг, еще тетя, трое кузенов, отец и его сестры, наверное, – не представляю, что им дарить.

– А маме? – спросила она.

– Ей ничего не куплю, – со злостью выпалила я.

– О, даже так? – протянула она, но я понятия не имею, что она имела в виду.

– Да, и еще Сэм, – запоздало припомнила я. – Только Сэм – еврей, и я не знаю, правильно ли поздравлять его с Рождеством.

– Кто этот Сэм? – с набитым ртом спросила она.

– Отец моего отца.

– Значит, твой дед, – сказала она.

– Выходит, так.

– Ты, значит, еврейка?

– Нет. Кажется, чтобы быть еврейкой, нужно иметь мать-еврейку.

– По-моему, евреи не празднуют Рождество. Наверное, лучше купи ему что-нибудь посимпатичнее на день рождения, – посоветовала она.

Я кивнула.

– Еще мне нужно купить что-то для мисс Кэрролл, потому что она ко мне очень добра, отвела в книжный клуб и книги специально для меня заказывает.

– Это с которой ты приходила? Она очень молчаливая. Кто она?

– Библиотекарь из нашей школы. Она не будет со мной ходить, я стану ездить на автобусе, а домой будет отвозить Грег.

Джанин, дожевывая, задумалась.

– Тогда и Грегу нужно что-то купить, – сказала она. – С Грегом просто. Он любит темный шоколад. Можешь купить ему «Черную магию» или еще какой-нибудь.

– Думаю, для библиотекаря книга – не самый подходящий подарок, – заметила я.

– Да уж, вози уголь в Ньюкасл, – засмеялась она. – Может, мисс Кэрролл тоже подойдет шоколадка. У тебя, наверное, куча денег.

– Сейчас да, – ответила я и тут сообразила, о чем она. – Я не… понимаю, я из Арлингхерста, но это не значит, что я богатая. Наоборот. За меня платит отец или, скорее, его сестры. Она богатые и, по-моему, заносчивые. А моя семья – настоящие родственники – из Южного Уэльса, и все работают учителями.

– Зачем же тогда тетушки отправили тебя в Арлингхерст?

– Я на самом деле не воспринимаю родственников отца как своих, – сказала я. – Мне странно слышать, как ты зовешь их моими тетушками, а Сэма – дедом. – Я надкусила булочку, и мед так и брызнул на язык. – Они платят, чтобы сплавить меня в школу и не возиться со мной. Понимают, что Даниэлю теперь от меня не отделаться, а так им не придется слишком часто меня видеть. Хотя они зовут меня на Рождество, этого я не понимаю. Я могла бы поехать к тетушке Тэг. Но они решили забрать к себе.

– Никогда не думала, что частные интернаты бывают вроде свалки, – сказала она, облизывая губы от меда.

– А так и есть, – буркнула я. – Терпеть не могу. Но у меня выбора не было.

– Можешь уйти через год, когда тебе исполнится шестнадцать, – сказала она. – Можешь пойти работать.

– Я об этом подумывала. Но мне хотелось поступить в университет, а без аттестата никак.

Она пожала плечами.

– Можно сдавать экзамены экстерном. Как Вим.

– Кто это – Вим? – спросила я.

– Тот длинноволосый поганец, что во вторник сидел напротив тебя. Он бросил школу – нашу школу, Фицалан, а теперь работает в госпитале и доучивается до аттестата в колледже.

– Он поганец? – разочарованно спросила я. Он был такой роскошный, просто не верилось.

Она понизила голос, хотя рядом никого не было:

– Да уж! Я видела, как ты на него смотрела, и соглашусь, на вид он хорош, но он двуличный ублюдок. Его вышвырнули из школы за то, что он сделал девочке ребенка, и ей пришлось, говорят, пойти на аборт. Из-за чего я и разошлась с Питом, что он после всего этого остался дружен с Вимом и говорил, что Руфи сама виновата. Это та девочка, Руфи Брэккет.

– А она какая?

– Довольно милая. Не такая умненькая, как Вим, не интересуется поэзией, книгами и тому подобным. Я ее не слишком хорошо знаю. Но знаю, что, если девочка забеременела, это не бывает только ее вина.

– Верно замечено. – Я допила чай и не заметила, как прикончила булочку. – Думаю, ты очень этично поступила, что разошлась из-за этого с Питом.

– Мы все равно дружим, – быстро возразила она. – Но гулять с ним я не стану, раз он так думает.

– А Виму сколько лет? – спросила я.

– Семнадцать. В марте у него день рождения, исполнится восемнадцать. Держись от него подальше.

– Буду. Да он на меня и не взглянет, – добавила я.

– Он, может, решит, что ты не знаешь. Кто из девочек знает, та с ним водиться не будет. А вообще на той неделе он на тебя засматривался. Ты вовсе не дурна. Если тебе немножко отрастить волосы и, может, подкрасить ресницы. Но только не ради Вима!

Я хотела поддразнить ее в ответ, но вспомнила, что сама это наколдовала, значит, так мне и надо. Булочка в животе лежала чугунным ядром, и слова не шли с языка.