Не долго думая, я уперла руки в бока инаправилась к нему неуверенным шагом. Спасатель поднял голову, улыбнулся и…посмотрел мне в глаза. Я вздрогнула и до боли сжала кулаки. Это были те жеглаза, что я видела тогда ночью, и теперь в этих глазах была жизнь. Спасательвстал, протянул мне руку, вежливо поздоровался и на хорошем английском ипредложил мне прогулку на катере на коралловые острова. Я наотрез отказалась ипопросила его расстегнуть рубашку для того, чтобы посмотреть на его грудь.Естественно, моя просьба очень сильно удивила араба, но он все же принялсярасстегивать свою рубашку, подозрительно поглядывая в мою сторону. Когда онпоказал мне свою впалую грудь и я увидела, что на ней нет ничего, дажеотдаленно напоминающего рану, я чуть было не разревелась и спросила араба, нетли у него брата-близнеца или какого-нибудь двойника. Араб покачал головой и сплохо скрытой издевкой сказал мне, что во всем Египте будет довольно труднонайти человека, похожего на него. Слишком уж необычные у него глаза и строениечерепа. Он признался, что в детстве ему из-за этого приходилось нелегко,сверстники все время дразнили его, называли уродом. Сейчас, конечно, травитьего перестали, но у него до сих пор нет девушки, потому что девушки его оченьбоятся и бегут от него, как от чумы.

По мере того как араб делился со мной своимигорестями, я чувствовала, как у меня внутри все закипает, и… вспоминала туночь. Затем я схватила араба за его дохлые плечи и заорала по-русски:

— Послушай, дрянь черножопая, но ведь я виделатебя той ночью! Я тебя видела! Я видела тебя мертвым! Ты тоже считаешь, что ядура, что у меня какие-то ненормальные видения! Вы все считаете менясумасшедшей и надо мной смеетесь! Но я не сумасшедшая, я видела тебя мертвым! Яэто видела! Дрянь черножопая, объясни мне, что это было! Объясни мне!!!

Перепуганный араб вырвался и стал медленнопятиться назад, объясняя мне что-то на своем языке.

— Массаляма, — махал он руками и еще быстреепятился назад.

Я выучила несколько арабских слов и знала, что«массаляма» это по-нашему «до свидания». Значит, араб со мной прощался. Онговорил, что ему пора уходить.

Чем быстрее араб пятился к своему домику, тембыстрее я шла на него и чувствовала, как меня просто распирает от злости.

— Я тебе сейчас такую массаляму покажу, что тынадолго запомнишь! Ни хрена никакой массалямы не будет, пока ты мне необъяснишь, что было той ночью!!! Почему ты сначала умираешь, а затем оживаешь?!Ты что, из меня дуру лепишь?! Не позволю!!!

В тот момент, когда я схватила араба за грудкии прижала к стене его дома, ко мне подбежала Лена и встала на защиту вусмертьперепуганного спасателя.

— Маша, что вы делаете?! Прекратитенемедленно! Он же заявит на вас в полицию!

— Ну и пусть! Я сама на него заявлю! Я этогочерножопого выведу на чистую воду! Он у меня все вспомнит, и ту ночь тоже!!!

Поняв, что взывать к моему рассудкубесполезно, Лена схватила меня за плечи и все же смогла оттащить от спасателя.Перепуганный араб забежал в свой дом и закрыл дверь с обратной стороны назамок. Ударив несколько раз по двери дома ногой, я развернулась на стовосемьдесят градусов и пошла в направлении берега.

— Ничего! Я еще до него доберусь, — говорила ясама себе, не обращая внимания на идущую следом за мной Лену. — Я заставлю егоговорить. Я не позволю из меня дуру лепить. Не позволю!!!

— Маша, вы не правы. Так нельзя. Сайд несделал вам ничего плохого.

— Ах, его зовут Сайд. Теперь буду знать.Хорошо, что проинформировала. Теперь я знаю, как зовут этого гада.

— Сайд хороший человек.

— Конечно, Сайд хороший человек, а Маша дура!

Дойдя до берега, я села на свое полотенце иподжала под себя ноги. Как только Лена села рядом, я смахнула выступившие слезыи принялась смотреть на удивительно спокойное море.

— Маша, вы в чужой стране, а такое вытворяете,— осторожно начала Лена, которая была сама напугана ничуть не меньше, чем этотСайд.

— Мне плевать.

— У вас могут быть неприятности с полицией.

— Мне плевать.

— Я просто обязана рассказать об этом вашемумужу. Он должен с вами поговорить, чтобы больше такого не случалось.

— Рассказывай.

— Но, Маша, так нельзя. Поймите, вы женабросились на ни в чем не повинного человека.

— Я никогда не набрасываюсь на ни в чем неповинных людей. Он прекрасно знает, за что я на него набросилась.

— Уверяю вас, к той ночи Сайд не имеетотношения. Я пойду с ним поговорю. Сейчас, прямо из своего дома, он может смобильного позвонить в полицию. Тогда у вас будут проблемы. Я попытаюсь всеуладить.

— Мне все равно.

Девушка укоризненно покачала головой иотправилась в домик спасателя. Я легла на полотенце и принялась смотреть начужое египетское небо. Мне стало дурно от того, что происходило со мной впоследнее время, и от того, что вся свистопляска завертелась на фоне только чтоначавшейся любви.

В этом доме все думают, что я сумасшедшая… Мненикто не верит… Никто… И возможно, они правильно делают. Потому что, если быподобное произошло с кем-то другим, я бы тоже ни за что не поверила. В такоепросто невозможно поверить. Невозможно… А в принципе, мне нет дела до остальныхобитателей этого дома. Мне есть дело только до Анатолия. Мои страхи и выходкимогут окончательно вывести его из себя. Он подумает, что душевнобольная женщинаему ни к чему, и только что зародившаяся любовь тут же умрет. И почему этогопроклятого ковбоя вижу только я одна? Почему его не видит никто другой?Почему???

Мне и самой хотелось верить, что все этонеправда, но я не могла. А не могла я потому, что видела все это своимисобственными глазами. Я очень хорошо это видела.

Лена вышла из домика спасателя и.села рядом сомной.

— Ну что? Он там не умер от страха?

— Нет. Я уговорила его не звонить в полицию, адождаться вашего мужа.

— Моего мужа? Зачем?

— Затем, что Сайд получил моральный ущерб, аесли бы я не подоспела вовремя, то получил бы и физический. Я сказала, что вашмуж компенсирует ему этот ущерб деньгами. Считайте, что вам повезло. Сайдсогласился. — Девушка отчеканила каждое слово, словно она не говорила, а давалателеграмму.

— Можно подумать, он мог не согласиться.

— Он мог пойти на принцип.