— Я тебя не понимаю, — холодно произнесла она, прижимая к груди сумочку.

— Да-нет, ты меня прекрасно понимаешь, — медленно произнес попутчик и задумчиво повернулся к окну.

«Его профиль! — память выдала яркую вспышку. — Это точно он, как я могла не замечать раньше?! Это же я его видела тогда в Карлинке, только в кепке и в куртке. Алена не выдай себя, не выдай, держись непринужденно!»

— Нет, я тебя не понимаю, — с напускной обидой вздернула Алена нос.

— Тебя поставили на кон, разыграли как… ну, ты сама поняла — как кого, а ты за ним, виляя хвостиком, побежала. А если бы я выиграл — ведь мог, чуть-чуть не хватило — чтобы он сделал, позволил чужому мужику мацать его бабу?

И в этом мерзкий Стас был прав. Алена простила Антона, закрыла глаза на глупый поступок, потому что любит его. По-собачьи? Может быть и так. И красавица Милена тоже собачонкой побежала бы за Мишей, да только не зовет. Любовь, она не выбирает.

— Жаль, что я не выиграл, — Стас насмешливо скользнул взглядом по голым девичьим коленям. — Поверь, я умею целоваться не хуже.

— Меня укачало, я вперед сяду, — вылетела Алена в проход и, торопливо пройдя по салону, присела на приставное сиденье рядом с водителем. — Дядь Паш, мне немного плохо, можно я здесь, у вас посижу.

— Может остановить? — озабоченно посмотрел на нее водитель.

— Нет-нет, я просто посижу, — Алена оглянулась, но за рядами кресел Стасика не было видно.

Фильм ужаса какой-то. Только в кинотеатре можно на самом страшном моменте просто закрыть глаза, а здесь закрывай — не закрывай, угроза продолжает сидеть за спиной. Сердце выдавало удар за ударом, была бы валерьянка, глотнула бы сейчас сразу несколько таблеток.

— Ален, может все-таки остановим? — снова подал голос Паша. — Ты вся зеленая, глянуть страшно.

— Нет-нет, все хорошо, мне лучше.

«Прав был Тишин, сто раз был прав, когда не выдавал мне версию. Я действительно не могу взять себя в руки». Алена включила обратную камеру телефона и посмотрела на сове дико испуганное лицо. «Ну, чего ты, дуреха, разволновалась? Что он может здесь тебе сделать? Вон, у дяди Паши такая монтировища под сиденьем лежит, пусть этот слизняк только попробует сунуться. А в райцентре многолюдно, и полиции много… главное близко к нему не подходить, чтобы ножом в бок не пырнул».

Чтобы успокоиться, Алена опять достала блокнот и начала рисовать над подсолнухами чайку. «Ну, ты, дурочка, еще бы подводную лодку среди поля нарисовала», — обругала она себя. Но чайка парила по бумаге с таким гордым разлетом крыльев, что Алена не смогла ее стереть. «Пусть летит, может ее с лимана занесло. Как на море хочется… Выходит, Стасик ударил Мишу и бросил в траве, но тут приехала я, чтобы порисовать реку, тогда этот гад вышел и уселся рядом, чтобы меня выкурить дальше от трупа. А наверняка он был уверен, что Мишка уже труп. Я поехала дальше, а он побежал на гору закапывать часы, домой их нести было нельзя, первый обыск — и все пропало. Стас спортивный, легко залез по отвесному склону на гору, пока я объезжала на велосипеде. Меня он не заметил, решил, что я дальше вдоль реки покатила, и полез прятать клад, а я поползла за удодом и натолкнулась на слизняка на поляне. Все сходится… Вот только одно не понятно — я ведь видела, что он рыл землю, мне не показалось, теперь я это хорошо помню. Но почему тогда мы с Антоном никаких следов не нашли, и земля на поляне оказалась не потревоженной. Колдовство.

Все это уже и без меня додумал Тишин, как он догадался — не совсем понятно… Но Антону не хватает улик: часов нет, куртка на Стасике была не Мишина, а лопата, которой слизняк ударил Карлова и из которой можно было бы извлечь ДНК, лежит где-нибудь на дне реки. Стасик как рыба плавает, мог заплыть подальше и утопить, ни один водолаз не найдет. Правда теперь есть я, с моими показаниями, но я не опознала убийцу сразу и видела только со спины и в профиль, суд навряд ли учтет мои показания.

А я еще подозревала Васю, а Вася нас с Антоном подстраховывал на дне рождения Копытина, поэтому и побежал вдоль речки, загоняя себя, чтобы не отстать от слизняка.

И еще непонятно — почему молчит Миша? Тишину непременно надо его убедить дать показания, это единственная возможность привлечь Стаса. Ясно, что часы нам не найти, он мог их сунуть куда угодно».

От всех этих размышлений у Алены застучало в висках. Казалось, голова раскалывается даже у чайки на рисунке, уж больно горькое выражение мордочки было у птицы.

Автобус доехал до конечной остановки, Алена первая выскочила из салона и быстрым шагом, почти бегом, полетела по улице в сторону районной библиотеки, потом завернула за угол и зашла в отделение почты, покрутившись для вида у стенда с открытками, она увидела в окно как пробежал мимо Стасик, потом вернулся назад, остановился у окна-витрины, закрутил головой. «Неужели меня ищет?» — Алена отошла вглубь фойе.

— Можно мне открыточку с видами Санкт-Петербурга, — обратилась она в окошечко, — у вас несколько, а можно посмотреть?

Потянув время и выбрав открытку для Ольги Петровны, Алена на цыпочках вышла из почтового отделения. Никого, ушел. Для надежности Алена все же зашла еще и в гастроном и купила коробку конфет, опять высунулась наружу — пусто. Убедившись, что за ней нет слежки, добровольная помощница следователя со всеми мерами предосторожности наконец побрела к музею.

Ольга Петровна обрадовалась Аленке как родной, смущенно отнекивалась от подарков, но было видно, что ей приятно.

— А вы, Аленушка, приехали дневники Тишанской полистать? — лукаво подмигнула она.

— А откуда вы знаете? — удивилась посетительница.

— Так следователь наш, Антоша Тишин, такой вежливый молодой человек, позвонил, просил его невесте дневники прабабки показать, — улыбнулась Ольга Петровна, — да я и без просьбы все бы показала — такой милой барышне, как не дать взглянуть?

Слово «невеста» ласково легло на растревоженную душу Алены. Может он, конечно, сказал «девушке», а старушка сама переиначила, но все равно волнительно. И вдруг почудились над самым ухом почти осязаемые слова Стасика: «Собачонка, настоящая собачка, он без твоего разрешения тебя невестой объявляет, а ты, дурочка, только радуешься». Алена вздрогнула, оглянулась, но кроме Ольги Петровны в комнате никого не было. Показалось.

— А еще посетители сегодня есть? — все же спросила Алена.

— Нет, сегодня пусто, — вздохнула смотрительница, — а вот в воскресенье детишек из летнего лагеря приводили, у нас здесь многолюдно было, живем потихоньку.

Алена, как положено при работе со старинными документами, натянула матерчатые перчатки и присела за массивным столом у окошка с тетрадями Тишанской.

Многие листы, к сожалению, были потеряны, а на некоторых чернила подплыли, делая текст нечитаемым. Но сам почерк представлял собой шедевр каллиграфии — ровные с небольшим наклоном буковки цеплялись одна за другую красивыми колечками, позволяя взгляду лететь, не цепляясь за углы и не утрачивая смыслы. Сама Алена, склонная к легкой безалаберности, красотой почерка никогда похвастаться не могла и с завистью смотрела на аккуратные строчки.