Мы уходили в горы, тропой. Несмотря на то что моджахеды отлично знали местность, я в любой момент ждал одного из двух – взрыва ракеты либо свиста пуль. В любом месте могла быть засада. Но ничего этого не произошло – мы дошли до гнезда, и Хамза с его людьми уже был там.

Пока моджахеды, воссоединившись с основной группой, рассказывали в красках о проведенной засаде, я отошел в сторону. Достав спутниковый телефон, включил защищенный режим, набрал номер Андрея. Он ответил сразу – понятно, что на месте. Возможно, даже он видит картинку со спутника и нас на ней.

– Опознание, Графит три.

– Принято, говори.

– У нас чрезвычайная ситуация. Вынуждены отступать, у нас американец. Карлайл. Жив, но имеет ранение.

– Черт… без этого нельзя было?

Чтобы вы понимали, сейчас не сорок второй год, и языки никому не нужны. Тем более такие стремные, как американские. Американский пленный – это повод для чудовищного давления, американцы своих не оставляют и на попытки захвата реагируют со свирепой яростью. Понятно, что пленного придется вернуть, но американцы, скорее всего, не захотят огласки и пойдут на какие-то уступки – может, кого-то из наших отпустят. А могут поступить просто и грубо – задержать за границей кого-то из родственников, жен, детей наших первых и сказать – меняемся? Законы? Плевать на законы – в США понятие «закон» очень растяжимое, Бута приземлили на тридцать лет за то, что он обсуждал с секретным агентом ФБР возможные поставки оружия в Колумбию, которое могло привести к гибели американских граждан. Ни в одной другой стране, кроме США, тут и состава преступления не было бы. Придется пленного отдавать – и потом американцы будут мстить.

Впрочем, они в любом случае мстить будут.

– Не получилось.

– Что с Горцем?

– Жив и здоров, в нескольких шагах от меня.

– Твои планы?

– Выходить по основному маршруту. Мы ничего не добьемся больше.

Никакого другого разумного решения и впрямь не было. И любой, кто имел дело со специальными операциями, это понимал. В Афганистане десятки разведвыходов сорвались из-за того, что группу обнаруживали при высадке. И спецназ снимался и улетал. Все понимали, что ничего, кроме потерь, такой разведвыход не даст.

– Принято.

– Ты сможешь обеспечить отход?

– Пограничники займут позиции через три часа, через двенадцать там будет спецназ. Но через границу они не пойдут.

В общем-то на другое я и не рассчитывал.

– Понял. Я отзвоню.

Отключив телефон, вернулся к боевикам.

– Что с этим?

– Нехорошо. Контузило сильно. Осколки еще…

Ясно…

– Хамза. На пару минут.

Мы отошли.

– Ты понял, что произошло?

– Понял…

– Нас ищут беспилотники. Если уже не нашли. Надо уходить и как можно быстрее.

Хамза скрипнул зубами.

– Знаю.

– Как думаешь дальше?

– Уйти по тропе. Или выйти на трассу, захватить автобус. До границы недалеко.

Собственно, я сам об этом думал. Но отмел эту мысль по трем причинам. Первая – тут не так-то много автобусов. Вторая – я не думаю, что грузины нас выпустят в Россию, даже под прикрытием заложников… им проще расстрелять автобус и уронить его в пропасть. Третья – я не считаю себя террористом, чтобы захватывать автобус с гражданскими и выходить под прикрытием заложников. Может, Хамза и террорист, но я – нет.

По крайней мере, мне хочется так думать.

– Ты думаешь, грузины выпустят с таким грузом, даже под прикрытием заложников?

– Ай, шайтан!

– У меня мысль, Хамза.

Горец уставился на меня.

– Они нас видят. Они перекроют границу. Это так. Они намного сильнее нас и будут ждать нас на всех маршрутах отхода. Но знаешь, чего они не ждут?

…

– Того, что мы рассыплемся на мелкие группы. Рассыплемся и будем уходить разными тропами. Пусть ищут.

…

– Выхода у нас все равно другого нет.

– Подождем до ночи. Ночью выйдем. И группу я разбивать не буду. Вместе мы сильнее. Как кулак…

– Надо идти сейчас. Беспилотники видят ночью, как днем.

– Шайтаны…

– Нет, друг. Просто люди, с которыми вы связались…

Первый лейтенант Ткебучава пустил вперед, по следу неизвестных, самых своих опытных людей во главе с сержантом Саркавой.

Сам он держался в хвосте основного ядра колонны, рядом со снайпером группы, сержантом Гогоберидзе. Рации у него не было – как и все грузинские горные стрелки, он носил вместо нее портативный спутниковый телефон – в грузинских горах было полно мест, где не брала никакая радиостанция.

Звонок раздался, когда они переправлялись через ущелье. Не ответить было нельзя.

– Ткебучава.

– Ткебучава, здесь майор…

Дальше он ничего сказать не успел – впереди грохнул взрыв, и тотчас же из ущелья ударил пулемет.

– К бою! Залечь!

Сам лейтенант рванулся вперед по мосту, молясь всем богам, чтобы пулеметчик не догадался дать очередь и срубить мост к чертовой матери…

Накаркал! Длинная очередь – моментально ослаб трос в правой руке… черт, мост совсем новый, для туристов поставлен, так их. Он едва не перевернулся… но каким-то чудом удержался и добежал до земли, залег…

– Вано сорвался! – заорал кто-то.

Холодом обожгла мысль – старший сержант Лесадзе Вано. Снайпер. Он упал молча, даже не закричав…

Пулемет внезапно умолк, стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась. Он обернулся… мост был сорван пулями.

Винтовки кашляли одиночными.

– Огонь только по цели! – заорал он. – Только по цели!

Винтовки замолчали.

– Перекличка!

Зазвучали доклады. У них – двое раненых, оба легко. И старший сержант Лесадзе сорвался. И четыре человека… нет, пять остались на той стороне ущелья. Это все равно что на той стороне Луны они остались.

Три раза черт!

Минус шесть человек. Двое раненых – и при них надо человека оставлять. Минус девять. Это треть группы! Больше!

Хотелось выть…

Он набрал номер Саркавы.

– Леван! Какого черта! Какого, б…, черта?!

Леван не отвечал, и в душе захолодело еще сильнее.

– Трое за мной, с пулеметом. Остальным держать оборону!

Они пошли по тропе, выстроившись в цепочку и не опасаясь мин, какого черта, только что по этой тропе прошли. Головной дозор они нашли выше, за поворотом – троих. Двоих не было, видимо, уже в пропасти…