Обедала Инна тоже вместе с мальчишками в колонийской столовой и даже стырила оттуда две металлические шконки – хорошая посуда, в пионерском лагере у нас была такая же.

– Что давали? – спрашивали ее коллеги в учительской.

– А вы не знаете? Вас разве столовая не кормит?

– Да он же сдохнет, – сказала ей математичка, – если нам будет хорошо.

Она имела в виду Крошку Цахеса, начальник школу не любил. Каждый день из колонии выезжал автобус, отвозил молоко для его мамы. Учителя в это время топали домой по дороге, автобус был пустой, но проезжал мимо.

В конце дня вместе с другими коллегами Инна проходила через КПП, в это время зэки маршировали на плацу. И всегда кто-то один, как только заметит, что учителя выходят из зоны, вдруг начинает из строя орать:

– Крысы!

И весь отряд за ним выкрикивает:

– Крысы! Терпила! Ковырялки!

Инна еще не знала тюремный жаргон. Ей объяснили, что такое терпило.

– Терпило – этот тот, кто от тебя терпит. В зоне тебя считают крутым, если у тебя есть терпило.

Один голосишко звенел громче всех. Это был маленький Вовчик. Он сбежал из дома, потому что отец много пил и сильно дрался. Вовчик уехал в Москву и там умудрился целый год прожить в одном кафе, инкогнито. Зашел случайно, взял пирожок, заметил, где вход, где выход, а вечером вернулся и спрятался в бытовке. Отличное место для ночевки, тепло, и всегда есть покушать. Днем он уходил в город на мелкие кражи, а ночевать возвращался в кафе. За целый год его не засекли, он попался, когда поставили сигнализацию, сработал датчик движения. Вовчика отлупили, выкинули на улицу. Он попробовал воровать из машин магнитолы, но и там его подвели сигналки. В зоне Вовчик был чушкой, у таких, как он, терпил не бывает, зато в строю он орал громче всех, пока патруль его не затыкал.

На следующий день этот Вовчик вместе с другим таким же чушкой прибежал в кабинет литературы и как ни в чем не бывало стал лебезить: «Где прибрать? Что помыть?»

Пуговица оставила пацанов подметать. С задних рядов в проход между партами вылетели кульки, свернутые из тетрадных листков. Поганцы гоняли их вениками и ржали.

– Что это? – спросила Инна про эти кульки.

– А… – Пуговица брезгливо сморщилась, – не обращай внимания, – и цыкнула на чушек: – Да не пылите! Неужели ума не хватает взять и веник намочить!

Это были кульки для спермы, самые тупые на задних партах разряжались, пока Инна рисовала им все прелести свободной жизни. Новая женская плоть в мужской зоне, еще и молоденькая, – это, конечно, событие. Она об этом думала, поэтому одевалась как монашка, свободный пиджак скрывал все лишние женские подробности.

Но нет, не в потолок, не голым стенам она толкала свои идейки про свободу. В те времена на зонах еще встречались мальчики с интеллектом. Они читали книжки, благо в колонии была хорошая библиотека, туда выписывали кучу периодики, которая у нас на спадающей волне гласности еще была популярна. Все интересное, что появлялось в журналах, мальчишки приносили обсудить с Инной.

Был там один черненький, в очках, все звали его Еврей за то, что хорошо учился. Он принес ей статью про гумилевскую теорию пассионарности. Инна в своем пединституте об этом еще и не слышала, а тут вдруг в зоне ей приносят статью и с жаром объясняют, что именно взрыв энергии и является одной из причин, по которой парни попадают в криминал…

А мальчик, кстати, тот Еврей, был симпатичный. В университет поступать готовился, уж лучше бы она в него тогда влюбилась, чем в этого… Родители приличные опять же. И мама, и папа, оба весь день пропадали в каком-то московском НИИ, а сын в это время с друзьями грабанул районную сберкассу. С родителями Инна познакомилась, когда они приехали на свидание.

Трехдневные свидания проводили в бараке, он был похож на коммуналку: четыре комнаты, общий зал с телевизором и кухня. Это было сразу возле КПП, Инна выходила домой и на улице встретила маму Еврея. Женщина гладила большого черного терьера и плакала.

– Мы специально приехали с собакой, – рассказала она Инне, – чтобы сын повидался. Он ее вырастил, она его очень любит, скучает, в его комнате спит… Я просила, чтобы ее пустили на минуту, чтобы он только увидел… Но говорят, с собаками нельзя. Я просила: «Тогда его отпустите, всего на минутку, он ее только погладит…»

Собака весь день просидела в машине, женщина вышла за колючку ее прогулять. И то ли по запаху, то ли еще каким-то чувством собака поняла, что хозяин рядом, за железной дверью КПП. Она все время подходила к этой двери и виляла хвостом, а женщина плакала.

Проблема не стоила трех копеек, так подумала Инна. Пацанов отпускали из зоны не раз. Совсем недавно они поехали в город на соревнования по футболу, команду сопровождал всего один воспитатель. Забрать их обратно колонийский автобус не приехал, и зэки пошли пешком, по дороге воспитатель свернул к себе домой, и дальше парни добирались сами. Футбольная команда зэков в черных робах протопала по городу без всякой охраны. На КПП так удивились: «Откуда вы? Ого, вас сколько!»

Инна побежала уговаривать охрану, чтобы собаку пустили, но там ей показали козью морду. Собаку в зону – нельзя, зэка из зоны – тем более. Таков порядок и указание начальника.

Инна вышла расстроенной к матери этого парня.

– Абсурд, – сказала она.

И женщина с ней согласилась:

– Да, абсурд.

И тут собака подошла к железной двери и постучалась лапой, как человек. Собака села и начала долбить настойчиво, она не понимала, почему ее не пускают к хозяину.

Да потому, что с собаками нельзя! Инна эту систему потом раскусила. В тюрьме можно многое, можно купить водки, сигарет, можно выслужить у начальника послабление режима… Нельзя только одно – нельзя просто так взять и подарить человеку немного счастья, человека нужно обязательно продавить, чтобы он за свою жалкую радость унизился. Так устроена зона, и за колючкой иногда случается примерно та же песня.

4. Елочка

Новый год Инна встретила в колонии. Елка, концерт, угощенье… все было. Зона блестела. Крошка Цахес получил полковника, стал носить высокую папаху, хотя по уставу она была совсем не обязательна. К нему приехало московское начальство, он водил их по зоне с довольной мордой, его колония считалась образцовой.

Елка в актовом зале была шикарная. Игрушки сделали сами, просто взяли и расписали масляными красками старые лампочки – вот тебе шарик. Это придумал учитель физкультуры, пацаны расписывали лампочки, когда погода была не ахти для футбола. Гармонист, конечно, заметил, сделал выговор физкультурнику, но когда приехала московская комиссия, он тут же отчитался:

– В колонии работает кружок прикладного творчества, силами педколлектива…

Инна пришла в актовый зал на генеральную репетицию. На сцене уже погнали отрывок из «Пиковой дамы», самую смачную сцену, там, где «тройка, семерка, туз».