— Я ведь вам говорила, что нам поднимут оклад с первого апреля.

— А откуда ты знала?

— Потому что, видишь ли, это юбилей Флорри. В министерстве посчитали этот день подходящей датой.

— Чепуха! Да им наплевать на Флорри, — фыркнула собеседница. — Просто сейчас время утверждения бюджета, и в правительстве изыскали дополнительные источники доходов, я думаю.

— Поэтому теперь мы все должны считать первое апреля днем Флорри, — улыбнулась я.

Эми уставилась на меня:

— Я и не знала, что у нее какой-то юбилей, пока ты мне этого не сказала. И я могла бы побиться об заклад, что никто другой об этом тоже не вспомнил. Признай, о ней уже давно все забыли.

— Но это же неправда! — возмутилась я. — Она была по-настоящему передовой женщиной в свое время. Ты читала ее биографию, Мур?

— Боже мой, нет, конечно. — Девушка покачала головой. — Она родилась… когда? В восемнадцатом веке? Какое же значение имеет сейчас ее жизнь? Это все равно что приказать Гарольду Вильсону вызубрить Джона Стюарта Милла.

— Ну и что? — возразила я. — Ты настолько уверена, что человеческая природа с тех пор во многом улучшилась? Если говорить о сестринском деле, я буду утверждать, что она, наоборот, резко ухудшилась. Чем больше у нас технических приспособлений, тем меньше больные получают настоящего человеческого тепла.

— Опять эта старая песня?! — недовольно воскликнула собеседница.

Да, то, что занимало мой ум, было и вправду смешным для остальных. Если бы Мартин не вышел из забастовочного комитета, он хотя бы продолжал заботиться о создании положительного образа медсестер. Об их имидже и их мотивах. Я стояла у края постели, созерцая вспотевшее лицо сестры Каттер.

— Ты права, — согласилась я. — Это старая песня. И все же именно она заставляет жить Сильвию.

— Да, Каттер уже достигла худшей точки и теперь возвращается к нам, — подтвердила Эми.

— И она чертовски хорошая сестра. Она просто зверь, особенно на первый взгляд, но у нее все всегда сделано на совесть, и ее пациенты выздоравливают первыми. Спроси любого.

Эми Мур долго и с любопытством смотрела на меня, а потом провозгласила:

— Знаешь что, Дрейк? Все-таки ты непробиваемая консерваторша.

Консерваторша или нет, но без пятнадцати минут девять я быстро накинула пальто и была готова прогуляться на автостоянку.

Сейчас уже сложно вспомнить, чего именно я ожидала. Наверное, неловкого объяснения с Мартином (если он придет, конечно) или, наоборот, его пугающей откровенности. Я была готова ко всему — от короткой резкой ссоры до длинного, нудного разговора. Но ни одна из воображаемых ситуаций не предполагала столь странных событий.

Во-первых, Мартин был не один. Он стоял прислонившись к машине и болтал со стройным, симпатичным незнакомцем в твидовом костюме. Я его не знала. Мужчина первым заметил мое появление и указал на меня Мартину, а когда я подошла поближе, даже и не подумал уйти.

— Вот и ты, Лин, — улыбнулся Мартин. — А это Джон Айткен. Джон и его жена — мои старые друзья. Джон, это Лин Дрейк.

Айткен крепко сжал мою ладонь. Его рукопожатие было сильным и выдавало человека, заслуживающего доверия.

— Я рад наконец-то вас увидеть, — произнес он приятным голосом.

— Наконец? — вопросительно произнесла я, когда он открыл мне дверцу машины. — Разве я опоздала?

Джон сел на заднее сиденье, а Мартин завел мотор.

— Нет, совсем нет. Я имел в виду, что мне о вас рассказывали уже раза три.

Я незаметно покосилась на Мартина, но он казался полностью поглощен дорогой.

Почувствовав мой взгляд, он сообщил:

— Мы должны захватить жену Джона. Она еще не была готова к выходу, когда я за ними заехал. Ты же знаешь, как долго могут прихорашиваться женщины. Потом мы поужинаем в «Малтшовеле». Ты не против? Мы устроим прощальную вечеринку: завтра они оба улетают на Багамы.

«Малтшовел» — один из тех ресторанов, в которых крошечный стейк стоит не дешевле трех фунтов. Там могли бы запросить пять шиллингов даже за стакан воды из-под крана, и все же многие считали, что удовольствие того стоит. Это совсем не уровень Мартина, подумала я.

— Понимаю, — кивнула я.

Но на самом деле я вообще ничего не понимала.

Мартин улыбнулся уголками губ.

— Джон платит, — уточнил он. — Это ведь его медовый месяц. Мы решили устроить вечеринку вместо свадебного приема, я ведь не смог вытащить тебя из дому в субботу. Они женаты уже четыре дня, но еще не отпраздновали это событие. Все времени нет.

— У нас было время, приятель, — возразил Джон из-за моей спины. — Но мы никак тебя не могли поймать. Сначала марш протеста сестер, потом ты не мог заставить Лин назначить дату встречи…

— Да, — согласился Мартин. — Ты долго увиливала, правда, Лин? Но это не важно, раз теперь ты здесь.

— Мне очень жаль, — извинилась я. — Не знала, что из-за меня откладывается что-то важное, тем более медовый месяц на Багамах.

— Ты ничему не помешала, — возразил Вудхерст. — Они все равно не могли вылететь раньше завтрашнего дня… Ну, вот мы и приехали.

Мы остановились в квартале богатых домов с роскошными квартирами. Наши ребята из скорой помощи называли его улицей Городских Шишек, а официально район именовался Особняки Фозерингей. Джон взбежал наверх по белоснежным ступенькам, чтобы поприветствовать спускающуюся вниз хорошенькую девушку. Миниатюрная, с золотистыми волосами, в накинутой поверх платья серой беличьей курточке, она выглядела ухоженной. Когда она уселась на заднем сиденье машины, Мартин представил ее:

— Лин, это Пиппа, жена Джона.

Она слегка наклонилась вперед, и я почувствовала легкий аромат «Претекст». Этот запах ей очень подходил.

— Я так рада, что вы реальная, — произнесла она мелодичным голосом. — Честно говоря, я не совсем в вас верила, Очень мило, что вы на самом деле существуете.

Мне стало интересно, как же Мартин им меня описывал.

— Мы оба знаем его с тех пор, когда он бегал в коротких штанишках, — объяснил Джон. — Я тоже в вас не верил. У Мартина было много причин вас выдумать, и такой поступок был бы в его духе. Вы должны извинить наш излишний интерес.

Именно тогда я решила бросить заниматься самоанализом, самовнушением и разгадыванием чужих загадок и начала просто наслаждаться вечером.

— Каким он был в детстве?

— Ужасным и с кучей прыщей, — хмыкнул Джон.

— Да нет же! — возразила Пиппа. — Он был очень милым: невинный взгляд, огромные глаза. Все просто таяли…

Потом новоиспеченная миссис Айткен начала вспоминать о танцевальном кружке, который они с Мартином посещали в детстве: