Этим письмом Ленин начал серию однотипных посланий, которые в строжайшей тайне рассылал из своего петроградского укрытия в различные большевистские органы, стараясь сломить сопротивление товарищей[3153]. Общий смысл их заключался в том, что время пришло, революционная ситуация в стране и за рубежом (!) созрела, и распад российской государственности зашел достаточно далеко, чтобы захватить власть сейчас же. Готовность немцев после успешного восстания пойти с большевиками на перемирие он предсказывал с уверенностью «на девяносто девять процентов», не открывая (судя по дошедшим до нас текстам) ее причины, и утверждал, что внезапное наступление из трех пунктов — из Петрограда, Москвы и с Балтийского флота — на те же 99 процентов приведет к победе с меньшими жертвами, чем июльское восстание, так как российские вооруженные силы не пойдут против правительства мира. Его натиск становился все ожесточеннее, пока в последнем письме накануне переворота возрастающее нетерпение не прорвалось угрозой: «…промедление в восстании смерти подобно… История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все… Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало! Промедление в выступлении смерти подобно»[3154].

Помимо все более драматичных «подметных писем» партийный вождь пытался продавить свою позицию на двух заседаниях ЦК, откровенно манипулируя результатами голосования (еще на три заседания его больше не звали). 10 октября на квартире Суханова, который тактично удалился, предоставив принимать гостей своей жене, большевичке Галине Флаксерман, собрались 11 из 24 членов ЦК. Под председательством Свердлова узкая группа избранных, состоявшая из Ленина, Зиновьева, Каменева, Троцкого, Сталина, Урицкого, Дзержинского, Коллонтай, Бубнова, Сокольникова и Ломова[3155], всю ночь напролет обсуждала проблему «текущего момента», т. е. восстания. На этой первой встрече с кругом ближайших соратников после июльского бегства Ленин — даже судя по подчищенным протоколам ЦК — столкнулся с резкой оппозицией. Но и он за словом в карман не лез. В докладе о «текущем моменте» он порицал заметное с начала сентября «недопустимое» равнодушие товарищей к вопросу о восстании, сетовал об упущенном времени, «абсентеизме и равнодушии масс» и требовал, учитывая необходимость скорейшего восстания («решительный момент близок»), просто разрешить «техническую сторону» вопроса. Выдвинув постулат: «Положение международное таково, что инициатива должна быть за нами», — он, однако, не дал сколько-нибудь реалистичного освещения этого «положения». Напротив, даже в таком ближнем кругу Ленин воспользовался выдумкой о предстоящей сдаче Нарвы и Питера, которая будто бы еще сильнее вынуждает большевиков к решительным действиям, и в своем проекте резолюции нарисовал грубо искаженную картину мнимой революционной ситуации за рубежом. Сильно преувеличил он и говорящие в пользу восстания явления внутри страны: якобы «подъем» большевистского движения «идет гигантскими шагами» («большинство теперь за нами»), политическая обстановка «созрела для перехода власти», прежние отношения в деревне необратимо распались («лозунг перехода всей земли стал общим лозунгом крестьян»). Ожидание Учредительного собрания он назвал «бессмысленным», так как оно «явно будет не с нами» (тут он показал себя реалистом) и только усложнит задачу.

Каменев и Зиновьев энергично возражали Ленину, разбивая его доводы насчет созревшей для восстания внутренней и внешней ситуации марксистскими аргументами. Ломов заявил, что московская партийная организация склонна занимать «выжидательное положение», Урицкий верно расценил это как отказ от выступления[3156]. Сам Урицкий считал требуемое Лениным решение «технической», т. е. военной, стороны восстания слишком трудным делом: большевики «слабы не только в технической части, но и во всех других сторонах… работы», они «выносили массу резолюций», а «действий решительных никаких»; Петроградский совет, на который рассчитывал Ленин, «дезорганизован». На вопрос, на какие силы вообще могли бы опереться большевики, Урицкий ответил скептически: 40 тысяч винтовок в руках петроградских рабочих «это — ничто», гарнизон после июльских событий не внушает «больших надежд». Но если все-таки держать курс на восстание, то сначала нужно принять конкретные решения (здесь Урицкий, вероятно, намекал на твердое обещание постов в будущем правительстве). Дзержинский видел опасность патовой ситуации в ЦК и пытался обойти ее путем немедленного создания «Политического бюро из членов ЦК». Его предложение снискало одобрение, так что собравшиеся постановили образовать подобный руководящий орган из семи человек: Ленина, Зиновьева, Каменева, Троцкого, Сталина, Сокольникова и Бубнова. Тем не менее дебаты — по воспоминаниям Троцкого, «бурные, беспорядочные, хаотичные» — продолжались. Когда начало светать, а решение о восстании все еще не было принято, Ленин вырвал листок из ученической тетради и наспех нацарапал на нем огрызком карандаша: «Партия требует организовать вооруженное восстание!»[3157] Пустив листок по кругу, он положил дебатам конец этой ссылкой на авторитет «партии» (quid pro quo немецкого заказчика?).

Принятая затем усеченным ЦК резолюция соединила ленинские угрозы и посулы в один из самых примечательных документов этого органа за всю его историю. Она сочетала якобы существующую «угрозу мира империалистов с целью удушения революции в России», «несомненное решение русской буржуазии и Керенского с Косдать Питер немцам», с одной стороны, с якобы обнадеживающими признаками, с другой стороны: «восстание во флоте в Германии, как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции [!]», «приобретение большинства пролетарской партией в Советах [!]», и «все это в связи с крестьянским восстанием [sic] и с поворотом народного доверия к нашей партии (выборы в Москве)», уверенно заявляла о «явном подготовлении второй корниловщины (вывод войск из Питера, подвоз к Питеру казаков, окружение Минска казаками и пр.)» и делала из получившейся мешанины неверный или наполовину верный вывод, что «все это ставит на очередь дня вооруженное восстание». «Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело», ЦК рекомендовал всем партийным организациям решать вытекающие отсюда «практические вопросы»[3158].