А узнав от своих информаторов, что сурьинская племянница вышла замуж за Хлебалова (наверняка без санкции дядюшки), потер руки от удовольствия.

Пусть теперь оскорбленный Сурьин схлестнется с хлебаловскими боевиками – флаг ему в руки… И дубовый гроб в подарок.

Как в воду глядел. Суток не прошло, как ему позвонил лично никитский князек.

– Здорово, Руслан! Как самочувствие?

Без отчества, сука, просто по имени… Но Медведев стерпел.

– Ничего, не жалуюсь. Говори, что нужно.

– Да ничего! – Хлебалов хохотнул. – Хотел спросить: мы с тобой дружим или как?

– Я тебе войны не объявлял, – сказал Медведев. – Ты сам в дерьмо вляпался.

– Это с какой стороны посмотреть, – заметил Хлебалов. – Ты в курсе, что я женился?

– Нашел время…

– На хорошее дело всегда время найти можно. Не желаешь узнать, на ком?

– Ты по делу мне звонишь или так, языком потрепать? – сыграл дурачка Медведев.

– Так это и есть дело! – засмеялся Хлебалов. – Знаешь, как мою жену зовут? Надежда Хлебалова. А вот в девичестве ее Павловой звали.

– Ну и хули? – проворчал Медведев, сделав вид, что ничего не ведает и ведать не хочет.

– Не знаешь… – с удовольствием произнес Хлебалов. – А зря! Девичью фамилию самой богатой женщины Ширгорода тебе знать стоит. Надя Павлова. Ма-аленькая такая… Метр в шляпке. Но очень симпатичная.

– Та-ак… – изобразил работу мысли Медведев. – Ты случайно не сурьинскую племянницу в виду имеешь?

– Ее самую.

– А дядя ее в курсе? – спросил Медведев.

Не верилось ему, но чем черт не шутит. Вдруг подстреленный Сурьин сам завернул такую хитрую интригу. Правда, голос его, когда он мириться с Хлебаловым отказался, очень искренне звучал. Кстати, почему мириться… Ведь жил никитский князек, как свой, у Сурьина в доме, и Булкину ему сосватал… Разве они ссорились? Неужели развел его хитрожопый Левушка?

– Так в курсе Сурьин или нет? – раздраженно переспросил он.

– Думаю, нет, – последовал ответ. – Но это не имеет значения.

– Очень даже имеет! – Настроение у Медведева сразу поднялось. – Хрена лысого он твоей супруге что-нибудь даст!

– Так ведь других наследников у него нет, – сказал Хлебалов. – Сестра его померла, одна Надежда и осталась.

– Все равно рановато ты губу раскатал, – заявил Медведев. – Рана у него не опасная. Неделя-другая, выйдет Левушка из больницы…

– Вот тут ты, Руслан, немного ошибаешься. Из больницы он уже вышел. Вернее, вывезли его. В соседнее здание. В морг.

– Ты откуда знаешь?! – воскликнул Руслан Васильевич.

– А вот знаю. Не веришь? Сам в больницу позвони. Только назовись, а то еще подумают, что ты – журналист, и наврут.

Руслан Васильевич приехал в больницу лично. И лично убедился, что Хлебалов не соврал. Лежал его старый соперник Левушка Сурьин, румяный и красивый (молодцы́ бальзамировщики), в красивом черном гробу и загадочно улыбался в своем вечном сне.

И так не понравился Руслану Васильевичу этот умиротворенный сурьинский лик, что, вернувшись домой, впервые за десять лет он напился. И хоть пил он шотландское виски тридцатилетней выдержки, но накушался точно как привычной водкой в обкомовские времена – до поросячьего визга.

Все это Андрей Игоревич знал. И не только это. И переживал оттого, что вынужден передать ответственнейшую часть операции посторонним. Но пришлось. Колпак, накрывший большую часть ширгородского истеблишмента, накрывал и его самого.

Максимум, что он мог себе позволить, это очень внимательно следить за развитием событий. И не упустить момент, когда появится возможность нажать на спуск… Если такая возможность появится.

Бессонов вернулся к своему занятию, а Шелехов, вынув пистолет из кобуры, привычным (уже привычным!) движением сунул его сзади под ремень и вышел на воздух.

Обе их машины стояли перед домиком, квадратными тушами полностью загораживая вход.

«Зорька». Пионерский лагерь. Так было написано на красивой гранитной стелле у покосившихся ворот. Алеша пионерских лагерей уже не застал. В прошлом году он провел три недели в молодежном лагере в Шотландии. Это было здорово. И совсем не похоже на эту бетонную выгородку, прилепившуюся со стороны реки к рабочему поселку. Но воздух здесь был относительно чистый. И река…

Алеша обошел джипы и неторопливо двинулся по дорожке, освещенной редкими, горящими через один фонарями, вниз, к Юри. Воздух был свеж и прохладен. Вонь Краснянского нефтеперегонного оставалась по ту сторону реки.

«Вот и лето кончается, – подумал Алеша. – Какое, однако, странное лето…»

Ему вдруг захотелось, чтобы все было как раньше. Чтобы гонять на мотоциклах по проселкам с Веней Застеновым, жарить на углях подстреленных уток, париться в лесной баньке и прямо из парной, разбежавшись, прыгать в Юрь с береговой кручи…

Но это осталось в прошлом. Сейчас Веня – по ту сторону баррикады. И, возможно, прямо сейчас покупает у предателя головы Алексея Шелехова и его новых друзей…

Машины стояли друг напротив друга, освещая фарами кусок вытоптанного газона.

– За Сурьина. – Веня поставил на землю раскрытую сумку.

Предатель не стал пересчитывать деньги. Прикинул на глаз количество пачек внутри и кивнул.

Веня вспомнил, что у людей данной профессии пересчитывать сразу – не престижно.

– В этой сумке, – сказал предатель, – будут лежать головы шестерых. Она будет оставлена в камере хранения на речном вокзале. Я позвоню и назову номер ячейки. И скажу, куда доставить деньги. После того, как деньги будут доставлены, я по телефону сообщу, где найти Шелехова.

– Годится, – кивнул Застенов.

Он знал, что настоящих денег не будет. Будут фальшивки, которыми когда-то, из расчета один к десяти, расплатился за товар один из заказчиков Курганского металлического. Даже если людям Тиши Кочко не удастся выследить предателя, это мало что изменит. Маленькая, но опасная шайка больше не будет мешать, а Шелехова они все равно рано или поздно найдут. Без поддержки парень долго не протянет.

– Годится. Когда?

– В среду. – Взгляд предателя уперся в Венино лицо.

«Смотри, – говорил этот взгляд, – обманешь – тебе не жить».

– Годится, – кивнул Веня. Предателя он не боялся. Он вообще больше никого не боялся. Блестящий план Хлебалова сработал: все ширгородские авторитеты поджали хвосты. Даже Грязный уже не предлагал «перетереть». Помнил, как намедни хлебаловские «перетерли» его «бычков» на говяжий фаршик.

– Годится. До среды. Братва, по коням! – и шагнул к машине…