посреди этих двух состояний, когда мы с Анькой садимся в трамвай и едем в центр. Наш город очень длинный, и три основные дороги идут параллельно. На одном трамвае можно проехать его весь насквозь. Раньше, когда я была маленькой, мы ездили так к бабушке о-о-очень далеко. Но бабушки у нас больше нет. Поразительно, чего можно лишиться ещё до того, как поймёшь, что это была потеря.

Мне хочется подумать о тебе, но не думается. Музыку с телефона тоже не врубишь при Аньке. Тогда я включаю в голове песню Life on Mars? – она хорошо ложится под дребезг трамвая. На этот раз героиня клипа – моя сестра. Она сегодня в лёгком красном плаще и шарфике, сумочка на коленях. Я редко вижу её такой – собранной, красивой. У неё, в отличие от меня, есть стиль. Проезжаем остановку рядом с университетом, где Анька должна учиться. Я про себя его так и называю: «Анькин универ». Она молчит и даже не смотрит в ту сторону. Сегодня воскресенье, и народу на остановке почти нет, но я всё равно представляю, как она вваливается в трамвай после занятий вместе с пёстрой толпой и едет в кафе с подружками или с парнем. Или сидит переводит «Гарри Поттера» в библиотеке, похожей на Хогвартс…

Мы проехали несколько остановок, а песня так и крутится в голове, когда Анька сообщает, что мы выходим. На улице так тепло, что расстёгиваю толстовку. Впереди, за несколькими извилинами холмов, видна чёрная лента реки, по которой до сих пор иногда тащатся льдины. Скоро лето. Стоит об этом подумать – настроение улучшается. Но недостаточно, чтобы полностью сгладить неприятное предчувствие. Мы сворачиваем с главной дороги в какие-то закоулки и долго идём вдоль бетонного забора с колючей проволокой. Понятия не имела, что прямо посреди центра города, недалеко от театра, цирка и библиотеки, есть что-то настолько уродливое, спрятанное в жилых кварталах. Хочется спросить Аньку, куда мы, долго ли ещё и что это за место, но знаю, что она не ответит. У больших ворот, которыми заканчивается забор, в будке сидит человек в военной форме. Он нас не пустит, и мне от этого радостно. Анька ему что-то говорит, показывает на телефоне, и военный даёт ей карточку, которую она прикладывает к турникету.

– Чего стоишь? – обращается она ко мне впервые с утра. – Проходи!

– Эй, а… – говорит охранник, приподнимаясь на своём месте.

– Со мной, – отвечает Анька на очевидный вопрос.

Сторож плюхается обратно и закрывает лицо сканвордом, а мы идём дальше. Странно, но внутри, за уродливым забором, красиво. Много деревьев, почти как в парке, ажурные лавочки. И трёх-пятиэтажные домики были бы приятными, если бы не надписи по бокам: «КОРПУС 1», «КОРПУС 2». И ходят люди в медицинских масках и белых халатах, реже – в военной форме.

– Не знала, что здесь больница, – говорю.

– Она военная, – отвечает Анька. – Сюда просто так на скорой помощи не привезут. Нам сюда.

Мы сворачиваем к корпусу номер пять, и я снова чувствую странный холод в животе, мерзкое предчувствие неизвестности. Ненавижу больницы: тягучие, как ириска, дни, подделка нормальной жизни. Я трижды лежала в больницах с подозрением на аппендицит, а он всё ещё при мне! В последний раз это случилось два года назад, зимой. Я пришла из школы и почувствовала странную тяжесть внизу живота. Потом тяжесть превратилась в рыбу-меч, которая стала тыкаться в мои внутренности, пытаясь выбраться наружу. Я сидела за столом, роняла слёзы в учебник и от спазмов не могла вдохнуть. Она вызвала скорую, а потом принялась орать на меня: «Чего разнылась?! Соберись! Не реви!» Наверное, она хотела орать не на меня, а на мою боль. Так, ей казалось, она делает что-то полезное. Через пару дней в больнице я проснулась, а простыни в крови, и поняла, что это значит. Медсестра дала мне прокладки. Но от знания легче не стало. Наоборот. Она говорила, что однажды это случится, но почему никогда не объясняла КАК? Почему я должна была вытерпеть это в одиночку? Позже она передала мне в больницу записку: «Горжусь тобой, моя маленькая женщина». Я её порвала.

Предчувствие взрывается в моей груди ледяной бомбой. Что Анька хочет мне показать? Что за закрытая больница такая? Что здесь делают? Точнее, что здесь делают с ней? Ведь не просто так сюда потащила, хочет показать что-то, о чём дома при мне нельзя говорить. Что она? Подалась на какие-то правительственные эксперименты? А что, если… с ней что-то серьёзное? Понимает, что от Аньки такое не скрыть, но с неё взяла обещание мне не рассказывать, и сестра пытается мне объяснить по-другому? Вспоминаю её ухоженный внешний вид, как всегда, когда она идёт куда-то «в люди», частые исчезновения… Что, если она проходит какие-нибудь процедуры, а я не замечаю… Что нам делать, если… Не отнимут ли меня у Аньки? Я не попаду в детдом? А Анька как? Пойдёт учиться, если ей нужно будет содержать семью?

Так, стоп, обрываю я себя. Что за бред? Всё-таки я слишком много сериалов смотрю и читаю фанфиков. Но ледышку в груди это не растапливает. Вот сейчас я всё и узнаю…

У пятого корпуса Анька идёт не к входу в подъезд с дверью нараспашку, а сворачивает с тротуара на ровный коврик весенней травы, в котором уже намечается небольшая дорожка. Нос регистрирует запах гречневой каши и варёного мяса. Рот против воли заполняется слюной, хотя мне и не до еды сейчас. Анька встаёт почти под окнами, берёт меня за руку, как маленькую.

– Что мы тут делаем?

– Молчи и смотри.

И показывает в окно первого этажа. Сначала я не могу ничего разглядеть за пара́ми кипятка и снующими туда-сюда из темноты белыми пятнами. Но зрение быстро приноравливается, и я начинаю различать людей в белых халатах и высоких колпаках, как в советских фильмах, где показаны столовки и рестораны. И слышу. Гремит посуда, шумит вода, из-за этого женщины не разговаривают, а кричат друг другу. Только так я понимаю, что все эти люди в халатах и колпаках женщины.

– Девчонки, в третью палату генерала привезли! – кричит, смеясь. – Кто себе возьмёт?

– У меня уже три полковника в десятой, – отвечает, судя по голосу, полная дама. – Это как полтора генерала.

– Женька, это твой, Свиридов! Ждёт не дождётся!

– А чё сразу я? – возмущается голос, скучающий по сигарете. – У меня вон в пятой мальчики лежачие, я с ними и так полдня возиться буду.

– Генерал расстроится! Просил, чтобы к нему та самая девушка обед привозила, что