это вообще? Охранник Савельева был убит в ту ночь. Значит, не охранник. Тогда кто? И ещё. Почему Павел рванул вниз, хотя по всему должен был немедленно отправиться сюда, вместе с Величко, и, если бы он так сделал, всё могло бы пойти совсем по-другому. Что делал Савельев на этой чёртовой станции, откуда-то взявшейся на нулевом уровне? Неужели это важнее заседания Совета?

Всё это пронеслось в голове, и Сергей мгновенно прокрутил ситуацию назад.

— Нет, Юра. Никому звонить не надо. Собери штурмовой отряд. Побольше. Всех, кого сможешь быстро организовать. И немедленно оправляй их вниз. Пусть берут станцию в кольцо.

— Зачем? Там же капитан.

— Предал тебя, скорее всего, твой капитан, — Ставицкий стащил очки, стал нервно протирать их. Привычные движения успокаивали, и Сергей почувствовал, как к нему возвращается уверенность. — В общем, да. Штурмовой отряд. Отправляй его на нулевой, пусть закупоривают всех там внутри, вместе с Савельевым. Включая твоих людей. Потом разберёмся. Поставь толкового командира. Кстати, где Долинин? Его уже взяли под стражу?

— Я не знаю… выясню… я отправил за ним.

— Выясни! И ещё. Найди Соколова. Пусть вырубает им связь. Полностью отключает от сети весь нулевой ярус. Ты понял, Юра?

— Понял, — кивнул Рябинин.

— Тогда иди и исполняй. Быстро.

Рябинин снова кивнул и вышел.

Ставицкий смотрел ему в спину, ещё раз прокручивая в уме всё, что знал. Ничего, ситуация под контролем. Если их там закупорить — деваться Савельеву некуда. Без связи, без возможности выйти наружу Павлу не останется ничего другого, как подчиниться. Не останется же он там жить, в этом подземелье среди своих любимых машин? А если заупрямится, то у него припасён ещё один аргумент. И этот аргумент — любимая дочь Савельева, которая благодаря покойному Кравцу теперь у него в руках и заперта сейчас под надёжной охраной в его кабинете — пересилит всё остальное.

Эти мысли его успокоили. Он почувствовал, как плечи сами собой расправляются в сильном, уверенном жесте, и повернулся к Мельникову.

Тот по-прежнему сидел в кресле, уставившись непроницаемым взглядом в поверхность стола, словно изучал узоры на тёмном полированном дереве, и, кажется, за всё время разговора Сергея с Рябининым, даже не сменил позы. Он выглядел расслабленно, элегантно и несколько скучающе — Мельников всегда умел держать себя в руках так, что оставалось только позавидовать. Что ж, это было понятно и вполне укладывалось в теорию Ставицкого. Гены — великая вещь. Сергей тщательно изучил все родословные, стремясь отыскать потомков тех, старых родов. Их осталось так мало, что каждый уцелевший и не попавший под колесо истории, был наперечёт. Результат изысканий полностью подтвердил гипотезу Сергея о том, что по наследству передаются не только физиологические признаки, вроде цвета глаз, формы носа и подбородка, но и характер, темперамент, способности, волевые качества — то есть то, что было более значимым и важным. Недаром, в Совете, набранном без учёта принадлежности к правильному роду, таких потомков, не считая его и Павла, ну и с натяжкой Рябинина, оказалось целых двое. То есть, пятеро из двенадцати. Больше сорока процентов, и это при том, что их общее соотношение в Башне вряд ли превышало два-три процента. И один из этих потомков, осколков старого, почти вымершего рода Платовых, даже утративших свою фамилию, потому что уцелела только женская линия, и сидел сейчас перед ним.

— Извините, Олег Станиславович, что заставил вас ждать, — произнёс Сергей, возвращаясь на своё место. — К сожалению, есть дела, не терпящие отлагательств.

— Ничего, — сухо ответил Мельников, оторвав свой взгляд от столешницы и уставившись на Ставицкого. — Слушаю вас, Сергей Анатольевич.

Ставицкий внимательно посмотрел на своего собеседника, выдержал паузу и только потом спросил, медленно, чеканя каждое слово, и с удовольствием отмечая, как вытягивается в недоумении холёное, породистое лицо Мельникова:

— Скажите, Олег Станиславович, а вы когда-нибудь изучали свою родословную?

Глава 10. Ставицкий

— Что, простите? — брови Олега удивлённо взлетели вверх.

— Я спросил, изучали ли вы когда-нибудь свою родословную? — искреннее и ничем неприкрытое изумление Мельникова позабавило Ставицкого. Вероятно, тот ожидал чего угодно от их разговора, только не этого. — Предками своими интересовались, когда-нибудь? Родители ваши кем были?

— Отец был врачом, и его отец тоже, насколько я знаю, — Мельников справился с первым удивлением, и на его лице снова появилось скучающее, чуть замкнутое выражение.

— А матушка ваша?

— Её я плохо помню, она умерла, когда я бы ещё ребёнком. Простите, Сергей Анатольевич, но я не понимаю, какое отношение мои родители имеют ко всему происходящему. Причём тут они?

— Не торопитесь, Олег Станиславович. Сейчас всё поймете. Ваши предки имеют очень большое значение. Вы же у нас руководите сектором здравоохранения?

Мельников промолчал. Ставицкий, не дождавшись ответа, впрочем, совершенно не нужного — вопрос был риторическим — продолжил:

— И вы, как врач, должны понимать значение генетики. Насколько я знаю, у вас имеется целый отдел, занимающийся научными изысканиями в данной области. Ведь так?

— Разумеется, — Мельников сухо кивнул. — Некоторые болезни передаются по наследству, и…

— Разве только болезни? — перебил его Ставицкий и снова мягко улыбнулся. — По наследству передаются не только болезни.

— Я не понимаю…

— Терпение, Олег Станиславович, терпение. Сейчас вы всё поймете, — он поднялся с кресла, прошёлся по комнате.

Заседание, которое собрал Величко, и которое Сергей прервал, ворвавшись с военными Рябинина, проходило в большом круглом зале. Сергею всегда здесь нравилось. Нравился массивный тёмный и гладко отполированный стол, сделанный из цельного массива дуба. Нравились мягкие удобные кресла, обтянутые прохладной на ощупь кожей, тёмно-бордовой, чуть блестящей, с полированными подлокотниками в тон столешнице. Нравились обитые деревом стены, создающие эффект камерности и избранности. Нравился огромный, круглый светильник, нависший над столом, яркий, похожий на кольца Сатурна.

В последнее время заседания здесь проводились нечасто — Савельев этот зал не любил и, прибравши к рукам власть, старался все встречи проводить у себя наверху, в своей вотчине — «Орлином гнезде», так называли кабинет Савельева, расположенный под самым куполом Башни. Он был настолько огромен, что светлая и лишённая тяжеловесности мебель терялась на фоне этого открытого, звенящего и залитого солнцем пространства.

Сергею