Осталось разобраться с Савельевым, но это не составит труда: его братец сам загнал себя в ловушку. Вместо того, чтобы бежать сюда и брать власть в свои руки, попёрся зачем-то вниз. Папашина кровь что ли взыграла. Того тоже вечно тянуло на нижние производственные ярусы, к работягам и громоздким механизмам. К грязи и поту. Вот пусть и остаётся там. Вытащить Савельева оттуда — вопрос времени. А может, и не надо вытаскивать — порешить там, и дело с концом…

— Ну, что ж, — наконец нарушил Ставицкий затянувшееся молчание. Как ни приятно было сидеть тут и чувствовать свою власть, но медлить не стоило. — Раз никто не возражает, то… — он широко улыбнулся. — Не смею вас больше задерживать. Время позднее, все устали, и полученная информация требует осмысления. Завтра утром, в девять часов, жду вас всех здесь. Каждый должен быть готов ответить на интересующие меня вопросы и при необходимости передать дела. Вся основная информация будет подробно и наглядно представлена завтра. Да, и пока, на неопределённый срок, в Башне вводится военное положение, поэтому придётся потерпеть — временно передвижения всех ограничены. Думаю, такие меры не вызовут встречного непонимания. Ну а теперь всем спасибо, господа. Вы можете быть свободны, я вас не задерживаю.

Члены Совета стали переглядываться, не решаясь подняться.

— Я вас не задерживаю, — с нажимом повторил Сергей.

Первым поднялся Звягинцев. Сухое, словно выточенное из камня лицо, изрезанное глубокими морщинами, ничего не выражало — по Николаю Петровичу, немногословному и замкнутому, всегда было трудно понять, что он думает. По большому счёту его нужно было бы заменить, но пока не на кого, поэтому придётся терпеть, а вот Богданова (Дмитрий Владимирович вскочил следом за Звягинцевым), этого, пожалуй, надо будет убрать. Управлять административными делами Башни, это не клубнику на плантациях выращивать. Тут нужен кто-то поумнее. Но это терпит. Как терпит почти всё остальное. Кроме, пожалуй…

— Олег Станиславович, задержитесь, пожалуйста.

Мельников, который встал одним из последних, застыл, снова расстегнул пуговицу пиджака, смахнул с ткани несуществующую пылинку и опустился обратно в своё кресло, ни словом, ни жестом не выдав своего удивления.

Остальные потянулись к выходу. Последним зал покинул Соловейчик, он всё оглядывался на Мельникова, суетливо теребя свою папочку с документами, словно никак не мог поверить в то, что сейчас произошло.

«Этого тоже убрать», — машинально и равнодушно отметил про себя Сергей, словно делая очередную зарубку. Соловейчик всегда интересовал его постольку-поскольку, не как самостоятельная личность, а скорее, как представитель странного народа, обособленного, держащегося отдельно, даже здесь в Башне: евреи умудрились сохранить свою пусть и маленькую, но диаспору, предпочитая родниться только со своими. Это как раз то, чему у этого народа не мешало бы поучиться. Если бы и те, кто остался от старых аристократических родов, поступали так же, не было бы сейчас этой ошибки природы — полукровки Савельева, разбазарившего свой уникальный генофонд — бесценный дар, полученный от матери, чистейшую и благороднейшую кровь Андреевых.

Сергей задумчиво проводил взглядом Соловейчика, дверь за ним закрылась и тут же снова приоткрылась, в зал заглянул Рябинин.

— Одну минутку, Олег Станиславович, — Ставицкий мягко улыбнулся Мельникову, тот равнодушно пожал плечами. — Я только дам несколько указаний.

Обогнув стол, он приблизился к застывшему у дверей Рябинину. Красное оплывшее лицо, сальное, потное, и запах перегара, неизменный атрибут его родственника, к которому Сергей вроде и должен был уже привыкнуть, а всё равно не мог.

— Величко под конвоем отправлен на военный ярус, — доложил Рябинин. — Помощника его, правда, пока не нашли, но ищут. Указания я дал.

Отрапортовал Юра бодро, даже попытался щёлкнуть каблуком о каблук, с офицерским кадровым шиком, который производит неизгладимое впечатление на женщин. Ставицкий женщиной не был, да и у Юры ничего не получилось — всё же он был изрядно пьян — Рябинин покачнулся и тут же ухватился за косяк, чтобы не упасть. Впрочем, оплошность эта Юру ничуть не смутила, его багровое лицо лучилось самодовольством, и до Сергея только сейчас дошло почему. Генерал. Он сам не далее, как минут десять назад при всех повысил Рябинина в звании.

— Хорошо, Юра, — Сергей брезгливо отодвинулся от Рябинина и понизил голос, покосившись на Мельникова. Тот сидел достаточно далеко и вряд ли мог что-то услышать, но осторожность никогда не помешает. — Ты мне лучше скажи, что там внизу? Надо связаться с твоими.

— Так я уже, связался, — самодовольно сообщил Юра. Ума Рябинину, слава богу, хватило, чтобы начать говорить тише.

— И?

— Так нормально всё. Он там.

— Там? Что значит, там? Твои люди его взяли?

Рябинин оторопело уставился на Ставицкого. Голубые глаза с красными прожилками смотрели почти в упор, а короткие светлые и редкие ресницы едва заметно подрагивали. Юра чуть наклонился вперёд — так близко, что Сергей мог рассмотреть расширенные поры неровной кожи, неряшливую белую щетину, — шумно выдохнул и снова застыл. Круглое лицо его блестело, а на большом мясистом носе застыли мутные капельки пота.

— Дежурный на командном пункте сказал, что он на станции, — выдал наконец Рябинин.

— И что он там делает? Получается, твои люди его туда пропустили, вместо того, чтобы задержать?

Рябинин качнулся и ничего не ответил. Сергей только сейчас понял, насколько Юра пьян. Даже то, что он не только что-то делал, но и вообще держался на ногах, уже было чудом. Спрашивать его о чём-то было бесполезно, а вопросов, которые лезли в голову, было много. Савельев на станции? Один? Что он там делает? Зачем он там? Ответов не было.

— Послушай меня, Юра, — Ставицкий усилием воли пересилил охватившее его отвращение. — Ты сейчас позвонишь своим людям, кто там у тебя?

— Капитан Алёхин…

— Позвонишь этому капитану. Насколько он надёжен?

— Ну… надёжен, наверно… — Юра неопределенно пожал плечами.

«Спокойно, — приказал себе Сергей. — Спокойно. Сейчас главное — не паниковать». Он взял себя в руки, заставил свой голос звучать мягко, ровно, как обычно.

— Так вот, сейчас ты… — он осёкся.

Что-то ему не нравилось, выбивало из колеи. Мешал какой-то мужчина, оказавшийся рядом с Савельевым, о котором рассказала та медсестричка из больницы. Откуда он взялся? Кто