– Всё, дальше ни ходу, – распорядился старший из них.

– Отец, а может со всеми? – спросил его молодой татарин, стоявший рядом.

– Я сказал – больше ни шагу! – строго прошептал отец. – Майди Кайсаров остался. Ещё кое-кто… А мы, Загировы, разве хуже их? Пока самозванец в Сакмарск едет, соберём провианту побольше, вот тогда и уйдём в Оренбург!

– А нас люди поймут, отец? – спросил с сомнением второй сын. – Мы ведь со всеми клятву самозванцу давали?

– Да нужно ли перед сабарманами клятву держать? Ведь они по закону-то разбойники. Значит…

– Ладно, согласны мы! – заверили сыновья отца.

– Тогда домой поспешим. У нас, чтобы разом во всём успеть, времени маловато!

* * *

Второго октября тысяча семьсот семьдесят третьего года над Сакмарским городком зазвучал колокол. Сакмарск встречал «ампиратора», который ехал верхом в сопровождении нескольких казаков.

Одет он был в красный казачий кафтан, обшитый галунами, в который обрядился сразу после бани. Голову Пугачёва венчала высокая соболья шапка с кистями.

У атамановой избы, на застланной коврами площади, был установлен стол.

Девушки-казачки встретили «государя» хлебом-солью, а поп Серафим благословил его иконой.

Народ встречал Пугачёва с обнажёнными головами. А когда он сходил с коня, казаки из «свиты» сняли его под руки. Встречающие пали ниц. «Государь» поцеловал крест, перекрестился, глядя на иконы, и сел в уготовленное для него кресло.

– Здравствуй, народ сакмарский, здравствуй, люд знатный, да простой, работный да весёлый, мастеровой да служивый! – крикнул он. – Здорово, купцы, ежели водятся средь вас таковые, казаки-молодцы удалые да казачки красные! Как вы, други мои, прежним царям служили, послужите теперь Отечеству, мне, великому государю-ампиратору Петру Фёдорычу Третьему! И жалую я вас рекою с вершин до устья и землёю, и травами и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиянтом! – Пугачёв осмотрел собравшихся и нахмурился. – А где атаман ваш? Почто у ног своих не зрю его?

К нему приблизился поп Серафим и полным горечи голосом заговорил:

– Не серчай, батюшка-государь. Почитай все казаки в Оренбург, по службе, губернатором призваны, с атаманом Данилой Донским во главе. Десятка два только для почтовой гоньбы оставлены.

– А где они? – сдвинул брови Пугачёв.

– Дык разбежалися, – пробубнил поп.

– Как это разбежались? – разгневался Пугачёв. – Всех сыскать немедля и ко мне подвести! – Он пристально посмотрел на замолчавшего Серафима. – Ежели нет здесь атамана, знать, недоброжелатель он мой, коли за стенами Оренбурга прячется. Вот возьму город, найду его и казню зараз!

– Дык не по своей воле он, – залепетал поп, пытаясь заступиться за Донского. – Он же подневольный… он же…

Из толпы вышел старый казак и поклонился:

– Прошу ко мне на обед, государь. А за сына свого я сам и ответ держать буду.

– А сын твой кто будет? – удивился Пугачёв, с интересом глядя на старика.

– Атаман сакмарский – Данила Донской! – ответил тот, с достоинством глядя на «ампиратора».

Пугачёв разозлился и вскочил на ноги.

– Почто сына своего непутёвого при мне атаманом называшь? – закричал он, багровея. – Был бы он здесь, где быть ему положано, тогда и атаманом зваться не зазорно было б! А разве можно звать атаманом того, кто место своё покинул? И обед твой мне поперёк горла от сего стрянет! – Он повернул голову к стоявшему рядом Давилину и приказал: – Схватить его и казнить опосля. Пущай за сына своего ответ держит, коли сам вызвался!

Немного поостыв, «государь» снова уселся в кресло и жестом подозвал к себе попа.

– Тебе быть атаманом над Сакмарском! – сказал он, глядя на его побледневшее лицо. – Эдак я велю, слышишь?

Серафим прижал к груди крест, закрыл глаза и утвердительно кивнул.

– А теперь и трапезы черёд пришёл, – потеряв к попу интерес, объявил Пугачёв. – А апосля и о делах здешних судить-рядить станем!

Пока на площади Сакмарска шёл пир, в доме Мариулы собрались несколько казачек. Жена атамана Степанида пришла к ведунье в поисках утешения и за советом. На душе у неё лежал камень, снять который могла лишь одна женщина на целом свете – Мариула.

Степанида проснулась утром с ощущением какой-то щемящей тоски в душе. Ночью она тоже спала беспокойно. «Что это? – удивлялась Степанида. – Может быть, так тяжело и тревожно из-за плохой погоды? Или потому, что на сердце тревога за уехавшего в Оренбург мужа? Скоро он приедет. А скоро ли? Может, сегодня, а может, завтра? Данила, Данила! Сколько уже дней тебя не зрила! А вдруг нельзя ему нынче в Сакмарск? Вдруг…»

Она боялась даже думать о том, что должно произойти сегодня. Приезд «царя», который большая часть населения ожидала с нескрываемой радостью, в душе Степаниды вызвал сильную тревогу. Она боялась думать об этом, не зная, как отнесётся самозванец к отсутствию её мужа.

И тревога всё усиливалась, уже огнём сжигала её душу.

Свёкор тоже ходил по двору как в воду опущенный. Он торопил женщин с приготовлением пищи, пробовал еду, недовольно морщился и злился. За всё утро он не проронил ни одного слова. А когда подошло время идти на площадь встречать «государя», он тяжело вздохнул, перекрестился и натянул шапку на самые глаза.

Степанида с тяжёлым сердцем выслушала всё «непотребности», которыми щедро осыпал её мужа Пугачёв. А когда он приказал схватить свёкра, она осторожно выбралась из толпы. Степанида не знала, что делать. Мысли путались в голове, а сердце колотилось так сильно, будто собиралось выскочить из груди. Пока бедная женщина приводила мысли в порядок, ноги сами принесли её к избе Мариулы.

Как только убитая горем атаманша переступила порог, Мариула с доброй улыбкой поспешила к ней навстречу.

– Ну-ка, выкладывай, что у тебя на сердце, касатушка, – сказала ведунья, обняв Степаниду за плечи.

– О Господи, слов сыскать нет мочушки! – зарыдала атаманша, сложив руки на стол и уронив на них голову.

– Ой ли! – присаживаясь рядом, вздохнула сострадательно Мариула.

Её глаза лукаво прищурились, а губы поджались, словно в упрёке:

– Явился не запылился самозванец окаянный?

Степанида всхлипнула и промолчала.

– Можешь не говорить. Я и сама о том ведаю. И мне близко твоё горе, касатушка. Так всё понятно.

– Откуда ты знаешь об том?

– Вижу. Да и внуки мне уже обсказать успели. Чего скрывать-то? Хулил Данилушку нелюдь чёрный. И свёкра твоего свободы лишил, лихоимец.

Смущённо опустив голову, Степанида жалобно вздохнула.

– Ничего, не горюйся, касатушка, – продолжила Мариула вкрадчиво. – Уже завтра уйдёт самозванец искать погибель свою. А ты утешься тем, что муж твой Данилушка живым и невредимым к тебе зараз возвернётся!

Подняв голову, атаманша удивлённо и растерянно посмотрела на ведунью.

– Аль правда всё эдак и