– Сделай это, – просит он, – сделай! Я не могу больше терпеть!

Последние силы покидают его, глаза угасают, и он снова теряет сознание.

Они стоят, прощаясь с тем, кто сделал для них больше, чем кто-либо другой. Они стоят, потому что не в силах совершить то, что надо совершить.

Потом Он, как сторонний, говорит Попу:

– Иди, я сам…

Он очень устал. Он делает два шага следом. Оборачивается, прощаясь взглядом с другом. Потом отворачивается и, закрыв глаза, заливает площадку холодно-голубоватым металлом. Он заливает ее до тех пор, пока металл не начинает литься вниз, и оттуда доносятся крики ужаса.

В следующее мгновение они обнаруживают себя стоящими на самодвижущейся дорожке, которая несет их бережно, как пасхальные яйца, к пусковой шахте. Двери распахиваются, и им кажется, что их выбрасывает в бездну с яркими звездами на небосклоне и таким родным и долгожданным холодным земным ветром, несущим мелкие капли дождя, который они уже забыли.

Они стояли, расставив ноги, вдыхали забытые запахи, которые теперь не почувствует Пайс, и очнулись лишь, когда дорожка ткнулась в противоположный край шахты, и они вынуждены были перейти на него, распахнуть следующую дверь и снова ступить под своды ненавистного Мангун-Кале.

* * *

Теперь они были вне опасности. Никто не гнался, никто не преследовал их, а они уже стали узнавать места: освещенные тусклым светом лестничные переходы, узкие, как тайные лазы, стены и пол, вылизанные вездесущим негром Джо – чем ниже, тем чище, откуда доносились звуки гимна Мангун-Кале и гул толпы. Уже был слышен шум вечно работающих вентиляторов – они очутились над рабочей зоной, над всеми ее пятью решетчатыми этажами, над балками, подпирающими искусственное небо-потолок, над куполом центральной вышки с раскидистыми пальмами в кадках. И увидали: черную толпу, жадно взирающую на то, что было обещано им самим Сципионом-Квазимодой: на Сержанта и Бар-Кохбу, подвешенных на крюках, еще живых, еще шевелящихся.

– И… так… – доносится голос Сципиона, – … с каждым… не… послушен… А если… кто… не приведи господь… да свершится… возмездие Отчей Горы!

И ткнул «пикой-зуботычкой» ближайшего к нему то ли Сержанта, то ли Бар-Кохбу. И толпа загудела, заулюлюкала, засмеялась.

– И мы! – вещал Сципион. – Свободные рабы! Будем ждать своей ракеты и все, как…

И толпа одобрительно кричала:

– Веруем! Веруем!

– …Улетим к новым мирам!

А толпа рабов отвечала:

– Веруем! Веруем!

– И все мы будем счастливы и свободны!

А толпа неистовствовала:

– Веруем! Веруем!

И тогда Он наклонился, прицелился в самого главного петралона и залил площадку под собой вместе со Сципионом, Сержантом и Бар-Кохбой мертвенным холодно-голубоватым металлом. Вылил на них почти все, что было в ружье. Вылил и засмеялся, потому что сколько времени они просидели здесь, но никому не пришло в голову, что путь к свободе лежит под ногами.

И снова они бежали – усталые, голодные и злые. Скользили вниз, туда, где было их единственное спасение – карстовые пещеры Кала-рас – Черной речки.

Должно быть, их и впрямь оставили в покое. Они миновали рабочую зону, штрафной блок. Они уже знали, куда бежать. Все было знакомо, и вскоре услышали звуки воды. Они знали, что добегут.

Они добежали и увидели зализанное потоком, заваленное камнями ложе реки, и принялись его расчищать. Они так увлеклись, что не заметили, как к ним приблизился отряд трусливых пангинов. И заметили их в самый последний момент.

Он нашарил ружье, обнаружил его в воде, и не в силах поднять выше, страшно закричав, сделал шаг навстречу и выстрелил, прижав ружье к бедру. Но выстрела не получилось. Из ствола вырвался комочек мертвенно-холодного металла и понесся в сторону пангинов. Но и этого оказалось достаточно, потому что без петралонов в их черной форме пальцеходящие азиаты не много стоили – в ужасе, с криками они убежали в глубину коридора, отступили, рассудив здраво, что без хозяев-петралонов не стоит выполнять грязную и опасную работу.

А они с Попом вырвали из реки последний камень. И Он, набрав в легкие воздуха и сжимая в руке фонарь, первым нырнул в ледяной поток. Обдирая лицо и грудь, протиснулся между зализанных водою стен, чувствуя, что захлебывается, сделал неимоверное усилие так, что затрещали кости, а в глазах потемнело, и очутился в каменном мешке по другую сторону туннеля – над головой нависал низкий потолок и блестели мелкие сосульки. Он едва не захлебнулся. Сердце билось где-то в горле. Следом за ним появился Поп. Он подхватил его, помог отдышаться. С минуту они смотрели друг на друга, и хотя их лица были в кровоточащих царапинах и ссадинах, рассмеялись. Они рассмеялись тому, что наконец-то избавились от вездесущей стражи Мангун-Кале и теперь могли считать себя свободными людьми, и эта мысли их согрела.

– Мы теперь не вернемся туда, – торжественно произнес Поп, – ни за что не вернемся!

Потом они обнялись, и снова Он нырнул первым и к своему удивлению прошел следующий сифон легко и просто – в этом месте русло оказалось широким и глубоким. В какой-то момент Он пожалел, что с ними нет Пайса, ведь Пайс прекрасно умел нырять.

Теперь они были почти уверены, что выберутся. После всего, что с ними произошло, последние усилия казались самыми простыми. Они свободно прошли несколько сифонов. Боясь потерять друг друга в этой реке, они ныряли, держать за одежду друг друга.

Потом они обратили внимание, что русло подземной реки заметно расширилось и течение стало быстрее и сильнее, так что им приходилось тратить много усилий, чтобы удержаться в нем и не поддаться напору. Они поняли, что на поверхности идет дождь. Однако следующие два каменных мешка, в которые они попали, были уже, и вода в них поднялась так высоко, что воздух можно было только вдохнуть, рискуя задеть нависающий свод. И стало ясно, что рано или поздно им нечем будет дышать.

Потом русло еще больше сузилось, а напор воды стал таким сильным, что помогал им обоим протискиваться в самых трудных местах. Но в такие моменты тот, кто шел вторым номером, имел все шансы захлебнуться прежде, чем тот, кто шел первым, успевал проплыть сифон. Наконец напор воды достиг такой силы, что Он, подстраховывая руками голову от ударов о камни и не в силах остановиться, проскочил сразу несколько сифонов и уже стал задыхаться, в отчаянии протискиваясь, как ящерица, когда внезапно сила воды упала, и Он, оттолкнувшись от дна, рывком, – будь что будет, – судорожно хватая ртом воздух, зацепился за ноздреватый камень уже не привычно над головой, а сбоку и чуть ниже и, подтянувшись, секунду висел на руках, а потом с трудом вылез то ли на карниз, то ли прилип к скале. Не в силах включить фонарь сразу, Он застыл на четвереньках в полной темноте, кашляя и приходя в себя. Потом включил фонарь и принялся ждать. Он прождал так долго, вглядываясь в несущуюся воду, что когда понял, что ждать бессмысленно, ничего не испытал, кроме усталости и равнодушия. Силы покинули его, и Он забылся.