– Оттуда, – она, не глядя, утвердительно ткнула в горы.

– С завода? – глупо спросил Он.

Солнце уже поднялось высоко и жгло сквозь рубашку.

– Оттуда… – она снова ткнула в горы, так и не поняв вопроса, а может, и не хотела понимать.

Он хмыкнул недоверчиво – тысяча лет – такой же большой срок, как и десять тысяч – достаточный, чтобы перестать верить в сказки.

Африканцу надоело сидеть и он улегся, положив морду на толстые лапы с длинными темными когтями. Янтарные глаза внимательно следили за ними.

– Оттуда… оттуда… родимый, – подтвердила она, как показалось ему, коварно ухмыляясь.

Рот у нее был полон больших прокуренных зубов с диастемой двух клыков на нижней челюсти, а жест был уверенный, как у человека, который, лишь погодя, сообщает суть дела.

Старая лиса, подумал Он, и зачем ей такие зубы? Африканец понимающе молчал.

Давно уже с ними не было никаких приключений – ни плохих, ни хороших. Давно не встречали людей – ни плохих, ни хороших, и даже начали забывать, как они выглядят, словно вся планета была в их полном распоряжении, словно о них никто не вспоминал, не помнил, словно забыли. А здесь вот тебе на, – как на блюде, в странной амуниции.

– И много вас там? – спросил Он, думая о том, насколько эта встреча может быть опасной. По привычке Он исходил их худших посылок.

– Ох, ох… – вздохнула она с укором, жестом кокетки одергивая юбки.

Может, и правда, кто-то где-то остался, с интересом думал Он. Какая-нибудь колония. Может, не все пропали, не всех выгребли. Но я так давно не видел людей, что даже не знаю, о чем можно с ними разговаривать. Нет, не может быть. Не должно быть. Слишком простое и явное объяснение, словно меня подталкивают к нему. Нет, не может быть… Он словно уговаривал себя, переступал через незримую черту.

– Кого ты здесь ждешь? – попытался Он с другого бока, оставляя вопросы на потом.

– Да вот все мучаюсь… – ответила она невпопад и заскрипела зубами, – к старости всё кости…

Он опять хмыкнул. Можно подумать, он не знал, на что готовы жаловаться такие старухи.

– А чему удивляться? – спросила она, выпучивая глаза.

– Точно, нечему, – согласился Он и подумал, что, должно быть, она все же не одна.

Старухи, как и девушки, давно стали редкостью. Можно было даже и не пытаться вспоминать такие встречи – их попусту не было.

Сколько бы вот так ни сидел, ни думал, ни представлял – никто не появится – из прошлого дороги нет, а тебе хочется, и ты сам готов на все, что неизвестно до жути, до коликов в животе, до навязчивых идей. Но когда «они» приходят, вот тут ты и попался – в любом случае, и думаешь, а не подвел ли сам себя, и держишь пальцы скрещенными, потому что суеверен до чертиков и действительно ждешь и боишься. Ты даже не знаешь, кого боишься. Может быть, себя, а может, – склонившегося неба.

– Вот ты, верно, первым будешь, – сказала Старуха и, кашлянув, добавила, – сегодня…

Она сидела, как на пикнике: важная, гордая – хозяйка положения, моря и гор.

– И много таких? – Он невольно еще раз посмотрел на блестящее море. Дальше, за спину…

Усатый реликт шевелил губами, словно пересчитывая в уме.

– Вообще… точно, третьим-м-м… – сказала Старуха и помолчала на слове, – нет – четвертым, третий уже был…

– Что ж ты с ними?.. – спросил Он, все еще холодея от неясного предчувствия – уж в этом, ему казалось, Он хотел иметь полную картину.

– А ничего… – словно забавляясь его недоумением, произнесла она. – Гуляют, соколики. Вино пьют…

Он только повел бровью и пошутил, кивнув на саблю:

– Чем же ты их удерживаешь?

– Не веришь? – Она шевельнула ножнами.

– Нет, отчего же… – Охотно уступил Он, наблюдая, как Старуха розовеет от возмущения.

Если это имитация, подумал Он, то отличная и с большой ловкостью… С ним случались подобные истории, не реже раза в год Он попадал в такие области, где история планеты творилась не по привычным законам форм, – Он даже не понимал, как. Но до сих пор ему удавалось выходить сухим из воды.

Впрочем, она походила на обыкновенную старуху и вела себя соответственно обстановке, только иногда поскрипывала, словно внутри у нее лишний раз что-то проворачивалось. Но реакция была вполне земной, без всякой фальши, к месту и действию.

А, может, я снова ошибся, думал Он, и нечего бояться. Может быть, я только так настроен. Но тысяча лет! А в действительности, один как перст и никому не нужен. Но тут же вспомнил, что «они» так и действуют – гораздо тоньше психологически и переигрывают как раз на частностях, и ловить их надо даже непонятно как – на интуиции, что ли. Он давно не играл в такие игры. Запутаешься здесь, как в трех соснах, думал Он. Нет в ней ничего необычного: ни третьего глаза, ни тайного знака, ни даже нимба вокруг головы, нету, – кроме самого факта присутствия здесь в конце третьего тысячелетия на морском песке. Атака в лоб чаще приносит минусы, чем плюсы – это точно, это неоспоримо, как море, как те горы, как сама старуха с ее поскрипыванием. Нет, стоп, старуха и поскрипывание – это опасность. Это понятно. Это принято. Но вот, что она тащит за собой?

Старуха порылась в складках юбки, достала резную трубку и принялась раскуривать.

– Съесть тебя, что ли? – вдруг спросила она, оценивающе рассматривая его, прищурив глаза и пуская дым через тонкие ноздри.

От неожиданности Он едва не поперхнулся.

Когда-то она была красива. Достаточно красива, чтобы морочить голову мужчинам и чтобы от былого что-то не осталось, как давний отпечаток на лице. Но теперь по обе стороны подбородка росло по седой волнистой пряди.

– Подавишься, – ответил Он и на минуту даже забыл, для чего забрался в эту даль.

Старуха смотрела лукаво.

– Не бойся, – произнесла она, – у меня первоклассная кухня и скороварки Пихтера.

– Ладно-ладно, – произнес миролюбиво Он и отодвинулся на всякий случай.

Во всех его приключениях с ним еще никто не разговаривал на гастрономические темы, а больше изощрялись в иных головоломках. Города так и остались их заповедниками – дерись, не дерись – вечной загадкой. И в каждом что-то новое, свойственное только этому городу, хотя, разваливаясь, они постепенно теряли силу. После шахт Мангун-Кале Он избегал некогда обжитых районов точно так же, как явно пустынных, боясь попасть в засаду, а жил в пригородах, хуторах или маленьких прибрежных поселках. Но, вероятно, все же из людей никого не осталось, даже из подземелья, потому что новых запусков Он больше никогда не видел.

– Что, страшно? – осведомилась она, кряхтя, – помоги-ка, кузнечик, подняться.

Девушки нигде не было видно. Но платье по-прежнему лежало на песке и выглядело вполне земным, настоящим. Спросить, что ли, подумал Он.