– Поговорим о неловком, – соглашается она.

– Расскажи мне, почему ты решила переспать с тем парнем в старших классах, – осторожно спрашиваю я. – Почему с ним? Почему тогда?

Она опускает взгляд на свои руки, которые теперь покоятся у нее на бедрах и беспокойно теребят ткань. Кажется, она собирается с мыслями.

– Знаешь, в теории он очень для этого подходил. Он был студентом Университета Рокхерства, я – ученицей школы святой Терезы. Он отлично учился, был звездой легкоатлетической команды, выполнял волонтерскую работу, в детстве мы вместе посещали мероприятия, организованные фондом «Джек и Джилл»… Мои родители его обожали. И он хотел заняться сексом. Я тоже этого хотела.

– А что ты делала до этого? С ним или с кем-то другим?

Она качает головой.

– Только целовалась. К тому времени как встретила Айзека, я целовалась с несколькими парнями. И мы с Айзеком обжимались несколько раз. Дальше этого дело никогда не заходило, потому что мы всегда были у меня в подвале и Айзек ужасно боялся, что достопочтенная Летиция Айверсон спустится вниз и потащит его за ухо в тюрьму или что-то в этом роде.

Я не могу не улыбнуться этому. В детстве я и сам не раз испытывал на себе суровые принципы справедливости миссис Айверсон. Но вернемся к обсуждаемой теме.

– Так подожди, он даже ни разу не удовлетворял тебя орально? А как насчет ласк пальцами? Имитации секса в одежде?

Мое откровенное использование терминов, кажется, немного смущает ее, но она берет себя в руки.

– Э-э-э, однажды, когда мы целовались, он дотронулся до моей груди, и все, – отвечает она. – Но он продолжал просить о большем, спрашивал, можем ли мы найти место, где побудем наедине, можем ли просто попробовать, так что я согласилась. Мы сказали нашим родителям, что останемся с ночевкой у друзей, а потом пробрались тайком в молодежный центр при церкви, где я работала добровольцем, у меня был ключ. И, как я уже говорила, мне это не понравилось, и я попросила его остановиться. И он это сделал. Вот и все.

Однако по тому, как она отводит взгляд, как сутулится, как ее голос нервно подрагивает, я понимаю, что это не вся история.

– А ты согласилась, потому что действительно этого хотела? Или потому что он тебе нравился и ты хотела и дальше нравиться ему?

– Шон, я на самом деле хотела, честно слово. Но я нервничала и, думаю… думаю, если бы он не настаивал, я бы предпочла подождать. Но мне казалось глупо все время отказывать своему парню, когда он хороший, понимаешь? Он был умный, красивый и всем нравился – почему бы не сделать это с ним? И я боялась, что потом буду сожалеть, если мы этого не сделаем.

Я собираюсь ответить, когда она прижимает палец к моим губам.

– Сейчас я понимаю, что не обязана была заниматься с ним сексом, – продолжает она, и я облегченно выдыхаю. – И, может быть, тогда я тоже это знала. Мои причины сказать «да», хотя и были сложными, но не объясняются принуждением.

– А сам секс? Как он подготовил тебя?

– Подготовил? – хмурится она.

– Возбудил тебя, – отвечаю я. – Чтобы ты стала влажной.

Она смотрит на меня сверху вниз, все еще хмурясь.

– Мы разделись, и он сказал мне лечь, что я и сделала. Потом надел презерватив и ввел в меня свой пенис… Что? – спрашивает она, увидев мое выражение. – В чем дело?

Дело в том, что я вне себя от злости.

– Он сделал тебе больно?

Она опускает голову и отводит взгляд.

– Откуда ты знаешь?

Я провожу ладонями по рукам Зенни, пытаясь найти способ объяснить.

– Это причинило бы боль любой женщине, когда она не готова, но девственнице… Я поражен, что после этого ты снова задумалась о сексе.

– Я не знала, – говорит она, снова теребя руками джинсы. – И он, вероятно, тоже. Просто было так больно, что я заплакала и умоляла его остановиться. Он остановился, но в какой-то момент я подумала, что он этого не сделает. На самом деле всего лишь секунда, и он ничего такого не сделал и не сказал, но именно в тот момент я поняла, что меня уберегла лишь порядочность разозленного мальчика-подростка. Он поступил правильно, но… – Ее голос срывается, и она снова сглатывает. – Прости, я не настолько расстроена, просто это так неловко.

– Продолжай.

– Он сказал, что первый раз должно быть больно и что мне стало бы лучше, если бы я потерпела. Он расстался со мной на следующий же день. Сказал, что хочет встречаться с девушкой, которой действительно нравится, а не которая лишь «притворяется». – Зенни замолкает, глядя на мои сжатые кулаки. – Шон?

– Продолжай, – говорю я на удивление спокойно. – Я просто стараюсь сдержать свою легкую ярость.

Ее губы растягиваются в улыбке.

– Все хорошо, правда. Это было, пожалуй, самое худшее.

– Самое худшее?

– Ну, – неуверенно продолжает она, вздохнув, – какое-то время это было в Твиттере. Парни из Рокхерста, его друзья, запустили хэштег #Зеннимонашка. Видели бы они меня сейчас, да?

– Господи боже, Зенни!

– Что?

– Ты пережила самый худший первый опыт из всех возможных. Ты была невероятно храброй и постояла за себя в тот момент… Затем тебя бросили, да еще и издевались.

– Это не… – Она замолкает, размышляет, затем начинает снова: – Мой рассказ кажется травмирующим, и да, иногда мне не хочется вспоминать об этом. Но даже тогда меня это не задело. Было очень неприятно, как сломанный палец на ноге. Это произошло, было больно, но я была в порядке, и сейчас я тоже в порядке.

Я беру ее руки в свои, пытаясь прочесть выражение ее лица. Если я и поверю кому-то с подобными эмоциональными откровениями, то, скорее, монахине. И ясный взгляд, которым Зенни смотрит на меня, не выдает никакой тайной боли, но я должен удостовериться. Если я собираюсь затащить ее в постель, то должен уберечь всеми возможными способами.

– Давай откровенно: с тобой действительно все в порядке?

Легкая улыбка.

– Да.

Не думаю, что она стала бы что-то скрывать после того, как я попросил ее быть честной, и поэтому продолжаю:

– И после этого никакого секса?

– После этого я целовалась еще с парой парней, но дальше поцелуев не зашло. И к тому времени, когда я снова почувствовала, что готова, мне не удалось найти кого-то подходящего. Пока не появился ты.

Это огромная ответственность. Я не озвучиваю свою мысль и никак этого не показываю, но, зная о ее первом дерьмовом опыте, понимаю, что