Что происходило в этой комнате, каким было прошлое этого дома – не имеет значения. Важно лишь пережить сегодняшний день, не выдав себя и разузнав как можно больше о Мод. А получив такую информацию – дату рождения или хотя бы второе имя (если, разумеется, ей удастся найти подходящий способ узнать), – она сможет улизнуть в Брайтон и подделать метрику, которая успокоит Тресвика. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Тьфу-тьфу-тьфу. Хэл знала, что бы ей сказала мама. Она ясно увидела ее – насмешливо покачивает головой, улыбается уголком рта. Вдруг Хэл так захотелось очутиться рядом с ней, что сердце стиснуло физической болью.

Не верь, Хэл. Никогда не верь собственному вранью.

Потому что все суеверия – ловушка. Этому она научилась за те годы, что занималась своим ремеслом на пирсе. Можно стучать по дереву, скрещивать пальцы, считать сорок… Только это вранье, все вранье. Обманчивые надежды, призванные создать иллюзию, будто ты в силах что-то контролировать, будто есть смысл в мире, где единственный творец твоей судьбы ты сам. Ты не в силах предсказать будущее, Хэл, не уставала повторять ей мама. Не в силах повлиять на судьбу или изменить то, что не в твоей воле. Но ты в силах решить, что делать с выпавшими тебе картами.

Это правда, Хэл соглашалась. Непростая, неумолимая правда. Ей всегда хотелось крикнуть это клиентам, приходившим к ней опять и опять в поисках ответов, которые она не могла дать. Не существует каких-то заоблачных смыслов. Иногда что-то происходит просто так, без причины. Судьба жестока и капризна. Стучите по дереву, бормочите заклинания на удачу – они не помогут вам увидеть приближающуюся машину, не помогут избавиться от опухоли, которая уже сидит внутри, просто вы не знаете. На самом деле все ровно наоборот. Напряженно ожидая, что вторая сорока улетит, и тем самым надеясь заменить невзгоды удачей, вы не делаете того, что как раз можете: не смотрите на светофор, не замечаете мчащейся машины, пропускаете момент, когда еще можно сделать шаг назад.

Люди, приходившие к ней на пирс, искали смысла и возможности контролировать ситуацию, но искали не там. Отдавая себя во власть суеверий, они отказывались от работы над собственной судьбой.

Что ж, если Хэл чему и научилась, так это тому, что в эту ловушку она не попадется. Она сама создаст свою жизнь. Сама изменит свою судьбу. Сама станет творцом своего счастья.

Гостиная, где они сидели вчера вечером, оказалась пуста, в камине серела остывшая зола, на столе сиротливо стояли брошенные стаканы с виски. Но где-то в глубине дома гудел пылесос, и Хэл двинулась на звук по выложенному кафелем коридору, где вдоль стен за пыльными стеклами насупились чучела хищных птиц. Путь вел через малую столовую, где было накрыто к завтраку: банки со злаками, масленка, а возле допотопного тостера упаковка с дешевым нарезанным хлебом.

За столовой находилась оранжерея, где росли – по крайней мере, когда-то – виноград и апельсиновые деревья. От апельсиновых деревьев остались только таблички с надписями на кадках: Кара-Кара, Валенсия, Моро. Отдельные кусты винограда поднимали от земли толстые узловатые стебли, но большинство погибло. Листья на них пожелтели, к шпалере прикрепилось несколько гроздей ягод, похожих на изюм. Живыми здесь можно было назвать только тонкие пряди травы, упорно пробивающейся между плитками на полу. Было очень холодно, откуда-то дул ледяной ветер, шевеливший увядшие листья, которые шуршали на мертвых кустах. Подняв голову, Хэл увидела, что одно из стекол на крыше разбито, в дыру свободно задувало.

Звуки пылесоса стали громче, они доносились из комнаты по другую сторону от оранжереи, и Хэл, продравшись через погибший виноград, открыла дверь.

Там оказалась своего рода гостиная, очень темная, заставленная почти в викторианском стиле – все эти гардины с кистями, столики, диваны, в которых недолго и утонуть. В центре комнаты на ковре стояла миссис Уоррен, отставив в сторону палку, с мрачной решимостью толкала взад-вперед пылесос. Сначала Хэл хотела потихоньку уйти, но передумала. Ей нужны сведения о Мод, и, пожалуй, это прекрасная возможность – легкий разговор один на один… Так намного проще вести беседу, вывернуть на то, что тебе требуется. Кроме того, можно использовать возраст миссис Уоррен, ее ослабевший слух. Немолодые дамы любят повспоминать, а нестыковки легко прикрыть, сделав вид, что экономка недослышала.

Хэл кашлянула, но из-за шума пылесоса миссис Уоррен ее не услышала. Тогда Хэл прочистила горло и подала голос:

– Здравствуйте! Здравствуйте! Миссис Уоррен?

Продолжая пылесосить, экономка сначала обернулась и лишь потом выключила агрегат.

– Что вы здесь делаете?

Выражение на ее лице было крайне неприветливым, и Хэл спасовала.

– Я… Простите, я услышала пылесос и…

– Это моя гостиная, личная, понимаете?

– Я не знала. – Поведение экономки рассердило ее, захотелось дать ей сдачи. – Простите, но я просто не могла этого знать…

– А следовало бы знать, – отрезала миссис Уоррен, поставив пылесос на попа и взяв палку. – Приходите сюда, шляетесь тут, как будто это ваша собственность…

– Да вовсе нет! – Миссис Уоррен таки выбила ее из колеи вежливости. – Я не собиралась этого делать, я просто не зна…

– Спрашивать надо, понятно? Вы не будете совать нос в дела, которые вас не касаются. – Миссис Уоррен замолчала и крепко сжала губы, как будто хотела что-то добавить, но передумала. В Хэл впился взгляд, исполненный неприкрытой враждебности.

– Послушайте, я же извинилась. – Перейдя в оборону, Хэл скрестила руки на груди. Это было очень обидно, но она не могла как следует отбиться, поскольку не стоило конфликтовать с человеком, который может сообщить столь нужную ей информацию. Кроме того, по сути, старуха права. Хэл в самом деле вторглась в ее пределы, как бы ни старалась делать вид, что это не так. – Я пойду в другое крыло. Я… – Вдруг ее осенило: – Я просто хотела спросить, не нужна ли вам помощь.

Она улыбнулась, радуясь своей находчивости, но улыбка тотчас сползла, когда она увидела, как миссис Уоррен выпрямилась во весь свой не очень высокий рост с язвительной улыбкой.

– Надо же, какие мы любезные. Я, может, и постарела, но еще не совсем выжила из ума и не нуждаюсь в помощи таких, как вы. – Ей удалось сказать последние слова так, что они прозвучали прямым оскорблением. – Завтрак в восемь.

С этими словами она отвернулась и опять включила пылесос.

Хэл закрыла дверь и вернулась в оранжерею. Разговор ее расстроил. Почему миссис Уоррен так болезненно отреагировала на ее последние слова? Словно хотела оскорбиться. Какие мы любезные.

Это неприятно, тем более поскольку несправедливо. Если бы на ее месте оказались Ричард или Китти, она бы по крайней мере проявила понимание. Но у Хэл денег куры не клюют, потому что клевать нечего. Она вспомнила детство, как сама после школы гоняла их старенький кашляющий пылесос по гостиной, пока мама не возвращалась с пирса – та всегда старалась облегчить ей жизнь, как могла. Ношеную одежду и мальчишеские ботинки, когда не было девчачьих ее размера, мама хватала на благотворительных ярмарках. Знаешь, говорила она, взглядом умоляя дочь, чтобы ей понравилась обнова, по-моему, так даже круче. Тебе идет. И Хэл улыбалась, кивала и носила ботинки со всей гордостью, какую могла в себе найти. Мне так больше нравится, говорила она одноклассницам. В них удобнее бегать, прыгать и играть в футбол.