Потому что все это полный абсурд. Все до малейших деталей. В завещании покойной она названа по имени. Указан ее адрес. Подразумевалась она, в этом нет никаких сомнений. Так что же… правда, что ли? Она что, действительно столь долго пропадавшая внучка миссис Вестуэй?

Загорелся лучик надежды. От сильного желания стало почти больно.

Сохраняй трезвость, Хэл, услышала она шепот мамы, и вдвойне, когда хочешь чему-нибудь поверить.

В том-то и проблема. Она выстраивала заманчивые версии не потому, что они имели вероятие, а потому, что она хотела, чтобы они его имели. Но ни одна из них не могла оказаться правдой, как бы Хэл ни хотела убедить себя в обратном. Метрика мамы никак с ними не увязывалась. Хэл прокручивала в голове разные версии, но ничего путного не выходило. Возможно, мама какая-то дальняя родственница этому семейству. Вестуэй – довольно редкая фамилия. Но если вспомнить обе метрики – ее и мамину, Хэл никак не могла приходиться миссис Вестуэй внучкой.

Что означало… Хэл попыталась вспомнить… Что там говорил мистер Тресвик на кладбище? А если ошибка произошла не до составления завещания, а раньше? Если Эстер Вестуэй поручила кому-то найти свою дочь, а потом как-то страшно перепутались проводки?

Хэл надавила пальцами на глаза. Лицо пылало от жара, а в голове стучало так, как будто она собиралась взорваться.

– А вот и я, – послышался голос в дверях.

Хэл открыла глаза и увидела, как Митци быстро идет мимо книжных стеллажей с белой упаковкой.

– Примите две. Помимо прочего, это собьет температуру. Ах, Абель! – воскликнула она, когда один из шкафов отъехал и в проеме появился ее деверь, держа что-то в руке. – Как раз вовремя. Это термометр?

– Да. – Он протянул градусник, и в свете лампы сверкнул серебристый кончик. – К моему собственному изумлению, я оказался прав. Только ради бога, Хэрриет, не жуйте его, это все-таки ртуть. Не хочу, чтобы меня обвинили в отравлении собственной племянницы.

Собственной племянницы. Хэл невольно вспыхнула, когда засовывала под язык такое прохладное в горячем рту стекло, но ответить не могла, только сомкнула губы.

– Эдвард звонил, – сказал Абель, обращаясь к Митци. – Он на автозаправке под Бодмином и скоро будет. Ему жаль, что он не попал на службу, но дежурство в больнице… Да потом, он мало знал мать, так что было бы, наверно, лицемерием просить его брать день за свой счет.

– Но все-таки он твой муж, – возразила Митци.

– Партнер, дорогая Митци, партнер. А это большая разница, по крайней мере для отдела кадров. Ты без разговоров получишь право проводить в последний путь тещу или свекровь. Однако на какую-то там мать сожителя это не распространяется. Эдвард – мой сожитель, – объяснил Абель для Хэл. – Он врач, и, думаю, нам всем станет намного веселее, когда он вас осмотрит.

Хэл кивнула, и градусник звякнул о зубы. Митци и Абель умолкли, и все прислушались, как волнами поднимаются голоса в соседней комнате. Абель задумчиво гладил усы одним пальцем.

– Хардинг успокоился? – спросил он.

Митци закатила глаза и пожала плечами.

– Не слишком. Мне очень жаль, мой муж… – начала она, обращаясь к Хэл. – Я понимаю, это было не очень красиво, но вы должны понять, ужасный удар. Как старший сын он, видимо, предполагал, что…

– Еще бы, – подхватил Абель. – Всю жизнь добивался признания матери и теперь вот получает такое – из могилы. Бедняга.

– О, Абель, перестань разыгрывать из себя святошу! – воскликнула Митци. – У тебя ровно столько же оснований расстраиваться.

Вздохнув, Абель пересел в потрепанное кресло, подобрав на коленях брюки, чтобы не растянуть ткань.

– Что ж, я не был бы человеком, если бы не испытал некоторого разочарования. Но, дорогая Митци, разница в том, что у меня было двадцать лет, чтобы к этому привыкнуть. И к вящему неудовольствию матушки, я примирился много лет назад.

– Мать лишила Абеля наследства, оставила без гроша, – объяснила Митци для Хэл таким голосом, как будто просто не могла в это поверить.

– Тогда это стало для меня нешуточным ударом, – как бы скучая, добавил Абель. – Но время идет, сейчас уже совсем другое дело.

– Это было в девяносто пятом году! – оборвала его Митци. – Взгляды твоей матери были старомодны уже тогда, Абель. Не извиняй ее за то, что она сделала. Я на твоем месте даже не пошла бы на похороны. Ты просто слишком добрый…

– Ну, не важно. – Абель повысил голос, перебив ее. – Я не ждал от завещания ни единого пенни, так что ни малейшего потрясения не испытал.

– Что ж, браво твоему здравому смыслу. А Эзра? Тебя не удивило? Хардинг всегда говорил, что он был любимчиком матери.

Абель пожал плечами:

– В детстве да. Но, знаешь, повзрослев, он сам отошел от нас, от матери тоже. Мне кажется, как раз… после сестры, нашей сестры… после того как она…

Абель осекся, будто невысказанные слова причинили ему физическую боль, потом сморгнул, и Хэл, увидев у него на ресницах слезы, вдруг ощутила резь в боку – материализация пожирающего ее чувства вины.

– Простите… – Из-за градусника вышло неразборчиво. Слово выскочило почти непроизвольно, упав в ватную тишину, воцарившуюся после того, как Абель умолк, и тот встрепенулся.

– Не извиняйтесь, моя дорогая. Если тут кто и виноват, так точно не вы. – Он смахнул слезы с глаз и, отвернувшись, стал смотреть в тень, отбрасываемую пустым камином. – Но должен сказать, как бы я ни любил Мод, как бы ни понимал, почему ей пришлось поступить именно так, удрав, она все-таки сыграла с нами дурную шутку, особенно с Эзрой. Провести двадцать лет в неизвестности, не дать о себе знать, жива она или нет, объявится ли когда-нибудь… А теперь на́ тебе – взрыв бомбы. Так что же с ней случилось, Хэрриет?

Сердце у Хэл сжалось, будто его сдавила чья-то рука, перекрыв кровоток, и она подумала было изобразить еще один обморок, но уйти от этой темы в долгосрочной перспективе все равно невозможно. Она чувствовала, как все то время, что братья расспрашивали ее в гостиной, незаданный вопрос висел в воздухе, понимала, что они кружат вокруг, пытаясь добиться от нее ответа, и спасло ее только типично английское нежелание затрагивать личные, щекотливые вопросы при первом знакомстве. Как умерла твоя мать? Задать такой вопрос не очень-то просто, и Хэл рассчитывала на то, что хозяева думают так же.

Но теперь, в узком кругу света от лампы, когда она лежит на кушетке, закутанная в одеяло, спасения нет. Ясно, что бы там ни случилось на самом деле, Абелю по крайней мере судьба сестры неизвестна. Ей придется рассказать собственную правду, а если она не совпадет с тем, что удалось узнать Тресвику, так тому и быть, игра будет кончена.

Намерения ее и в самом деле заходили уже слишком далеко, и не только потому, что она очень сильно рисковала. Хэл собиралась использовать свое маленькое горе в низких, бесчестных целях. Но обойти это препятствие не представлялось возможным.