каждой минутой становилось все хуже и хуже, так что к началу празднества мы почти ничего уже не соображали.

По моим расчетам это были третьи сутки без воды и пищи. В ушах стоял звон, все виделось, как в тумане, мысли путались… Чтобы повернуть голову или поднять руку, нужно было напрягать все силы. Движения сделались такими медленными, как в кино, когда снимают специально для того, чтобы посмотреть, кто первый из бегунов сорвал ленточку финиша…

А самое главное — думал-то я о другом… Мысль, которую я никак не мог ухватить за хвост, все время вертелась у меня в голове. Постепенно она оформилась, и теперь я, кажется, уже знал, что нам нужно делать, чтобы вернуться в XX век. Только я не спешил ее выкладывать — слишком уж просто все получалось!.. Скажу, обнадежу, а потом, если что не так, наступит разочарование и станет еще хуже… Снова и снова я обдумывал свою идею, поворачивал так и этак, придумывал доводы, начисто отвергающие ее, но чем больше я думал, тем яснее мне становилось, что это был единственный путь. Все сходилось… Нет, снять шлемы мы не могли. Обрыв связи с Системой мгновенно бы нас угробил. Идея заключалась в другом…

— Слушайте, — издалека начал я, — как по-вашему, почему все-таки наша эмвешка носится по этим древним долинам и никак не желает возвращаться?

— Ясно, — сказал Каген, — потому что Система вышла из подчинения и самозапрограммировалась на пять долин!

— А если нет? Что если она вовсе не вышла из подчинения, а самопрограммируется исключительно ради нас?

— Как это?

— Подожди, ответь еще на один вопрос: кто мы для нее? Обыкновенные пассажиры?

— Нет, конечно… Мы — часть Системы… Ее глаза и уши, если желаешь. Но что из этого?

Вместо ответа я повернулся к Александру Петровичу и начал смотреть на спящего. Как ни странно, Нкале поняла, о чем я думаю, раньше, чем Каген…

— Они забыли, что мы никогда не спим! — воскликнула она. — Да? Система рассчитана на земных людей?.. И должна сама возвращаться, когда…

Теперь понял и Каген.

— Хорошо, — сказал он. — Значит, когда мы потеряем сознание, она вернется. Но мы не можем потерять сознание одновременно, а она будет путешествовать до последнего… Один из нас вернется живым… Вот и все… В лучшем случае — двое…

— А если ее обмануть?.. Что делает человек, когда он глохнет и слепнет? Идет к доктору!.. Зажмурим глаза, заткнем уши, перестанем воспринимать все, что делается вокруг, и тогда она, может быть, возвратится к Главному… Она же перестанет получать информацию.

Каген глубоко задумался. Мы с Нкале терпеливо ждали его решения. Наконец он сказал:

— Может быть, я просто плохо соображаю, но, похоже — ты прав. Проверим на опыте… Попытаемся… Сколько мы будем притворяться?

— Пять минут, — предложил я. — Пока не сосчитаем до трехсот. Согласны?

Каген кивнул.

— Три… Два… Один!.. — сказала Нкале.

Плотно зажмурив глаза и заткнув пальцами уши, я начал считать в уме. Когда я дошел до семи, я снова почувствовал себя в кресле пневмокапсулы. Эмвешка набирала скорость. Я продолжал считать… 196… 197… 198… Ход начал замедляться… 234… 235… 236… Стоп! Кажется, можно было раскрыть глаза. Но мы условились — до трехсот… 298… 299… 300!..

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

в которой, продолжая перемещение во времени и пространстве, мы достигаем Поднебесной империи и становимся свидетелями жуткой трагедии в тронном зале…

Двухголовые… Четверорукие…

То, что я увидел, раскрыв глаза, не имело ничего общего с Залом Ожидания. Но об этом — потом…

Рядом похрапывал Александр Петрович. Ему, кажется, было немного лучше — он не бредил. Около него, охватив колени руками, сидел Каген. На лице у него можно было прочесть: «Я так и знал»!.. Глаза Нкале были подозрительно крепко зажмурены, уши плотно зажаты пальцами.

— По-моему, она подглядывала, — сказал я Кагену. — Опыт не удался по ее вине.

Он покачал головой.

— Конечно, она подглядывала. Но опыт с самого начала был обречен на провал. Раз мы не спали — мы продолжали думать и чувствовать. Система получала информацию.

Нкале приоткрыла правый глаз, затем левый.

— Ничего не вышло? — наивно удивилась она. — Наверно, мы слишком поторопились, мальчики. А я считала медленно, медленно…

— Верим, — подтвердил Каген. — Это Тькави поторопился. Начнем сначала. Приготовились. Три… Два… Один!..

Нкале быстро зажмурилась и прижала к ушам ладони. В другое время я бы расхохотался. Но сейчас мне было не до этого. Да и Каген сразу же пожалел о своей шутке. Он потянул Нкале за руку и, когда она раскрыла глаза, объяснил, в чем дело.

— Значит, придумаем еще что-нибудь! — ничуть не обидевшись, как могла бодрее, сказала Нкале. — Где мы? Когда?

— Большой скачок, — сказал я. — На моем таймере уже третий век до нашей эры. И — опять речная долина… На реке — джонки…

— Хуанхэ! — сказал Каген.

У него уже не было ни охоты, ни сил, чтобы встать на ноги. Он просто указал глазами на север от реки, туда, где у самого горизонта, взбираясь на холмы и сбегая в лощины, тянулась бесконечная каменная стена с коренастыми сторожевыми башнями через каждые несколько сот метров. Мы без слов поняли, что он имел в виду. О Великой Китайской Стене нам еще в оазисе Гизе говорил Александр Петрович. Правда, выстроили ее на целых две с половиной тысячи лет позже, чем пирамиды. Но зато она была куда более грандиозным сооружением и служила для дела. Сотни лет она охраняла северо-западные границы Поднебесной империи от набегов кочевых гуннских племен — самого страшного врага китайцев. На всем протяжении этой стены стояли военные гарнизоны. Длина ее почти 4000 километров, высота — нигде не ниже трех- или четырехэтажного дома, а ширина поверху такая, что там, как по шоссейной дороге, могли проходить войсковые колонны, скакать всадники и раскатывать боевые колесницы. Более двухсот лет положили китайские правители на то, чтобы соорудить этот каменный заслон для своего государства, сгоняя на строительство крестьян, каторжников и рабов со всей страны…

— Покупайте рыбные палочки!.. — внезапно завопил Александр Петрович. — Это выгодно вам и государству! Пейте томатный сок… — Вскочив на ноги, он судорожно принялся