своих обязанностей она переложила на помощницу, но она этому противилась и вытребовала себе право чистить картошку. Но она не понимала, что её подслеповатые глаза многое уже не замечали. Картошку она оставляла в глазках, но Шарлотта не могла позволить варить её в таком виде, а замечание делать старушке было и неловко и бесполезно, поэтому приходилось просить девочку помощницу, чтобы та прошлась по картошке ещё раз более тщательно и тихо поставила, не говоря об этом Табби.

Шарлотта хлопоча по дому, оберегая сестёр и отца от вечно пьяного Брануэлла не могла отдаться творчеству так, как жаждала её душа, проходили дни, недели, а то и месяцы, прежде чем продолжалось повествование. Частенько она писала по ночам в часы изнурительной бессоницы, сидя близко у очага.

Декабрь выдался очень суровым, особенно холода усилились к его середине. «Наверно Англия придвинулась ближе к Северному Полюсу и попала в арктическую зону», — невесело шутила Шарлотта. Вокруг тусклое небо, испускающее мириады ледяных иголок, по заиндевевшей земле носится студёный ветер, который безжалостно сечёт. Почти все домашние заболели, кашляют. У Энн обострилась астма, кроме того, что её донимает кашель ещё и дышать трудно. Шарлотту восхищает, как бедняжка терпеливо выносит болезнь, лишь вздыхает иногда. Сама она мучается от зубной боли, считая, что та вызвана этим жутким холодом. Патрик Бронте лежит уже вторую неделю с гриппом, он ослаб и часто кашляет. Как горько сознавать, что ты уже стар, твоё тело дряхлеет, в то время, когда дух ещё силён, но без посторонней помощи уже не обойтись. «Какое счастье, что Господь послал мне таких дочерей, а Шарлотта, как она заботлива, по истине пример христианской дочери, и как по-матерински печётся она о сёстрах и брате, а он… уже нет никакой надежды на его исправление. Несчастный мальчик, Бог его наградил многими талантами, но дал слабый дух, который не может справиться с соблазнами, у него нет энергии, которая смогла бы побороть влечение к пороку…», — грустные думы одолевали Патрика Бронте.

Недавно их посетил шериф, он приходил к Брануэллу требуя оплатить долги или проследовать с ним в Йорк. Как ни досадно было каждый раз за него и, как ни жаль зря потраченные деньги, но Шарлотта уплатила вместо брата, ведь долговая тюрьма его не исправит.

Зимняя стужа позади, весеннее тепло разлилось по земле, радуя её обитателей.

Сёстры Бронте повеселели, потому что «Грозовой перевал» Эмили и «Агнес Грей» Энн согласился напечатать издатель Т. Ньюби, правда, он потребовал, чтобы его расходы оплатили. Они столько ждали! Столько надеялись! Наконец, появилась возможность осуществить их мечты, наконец, их творения увидят свет! Сёстры решили рискнуть деньгами. Пришлось заплатить пятьдесят фунтов на опубликование книги с двумя романами.

Прошла возрождающая весна, повсюду пестрят летние цветы, зреют фрукты и ягоды.

Господин Ньюби не спешит выполнять свои обязательства. А Шарлотта получает очередной отказ, издательство Смита и Элдера, в отличие от других, очень вежливо и учтиво объяснило свое нежелание публиковать «Профессора». Тогда Шарлотта отправила им другой роман — «Джейн Эйр».

Солнечный август дарил обильный урожай, хлопот было много. Эмили и Энн дождались гранок своих романов, после чего процесс издания снова затих на несколько месяцев.

Случайно Шарлотта услышала, как почтальон спрашивал у её отца, шедшего в церковь, как найти Каррера Белла, на что Патрик Бронте ответил, что такой не проживает в их округе. После этого Шарлотта просила своих издателей писать не на имя Каррера Белла, а на её имя, так как иначе корреспонденция потеряется.

Служащий издательства Уильямс, которому в силу его обязанностей выпало прочесть «Джейн Эйр» был поражён и восхищён этим романом, и незамедлительно передал своё впечатление в бурных эмоциях Смиту.

В ветреный и непогожий день 19 октября, Шарлотта получила шесть копий своего изданного романа. Тихое ликование отразилось на её лице улыбкой. Хорошая бумага, чёткий шрифт, приятная обложка. Издатели выполнили свой долг, и успех или неудача романа теперь зависели только от его содержания. Шарлотта с нетерпением ждала, что скажет пресса. Критика последовала разная, но больше было всё же благожелательной. Публике пришёлся по вкусу роман о много выстрадавшей девушке, и книги быстро раскупались. Шарлотта надеялась, что к судьбе героини романа читатели не останутся равнодушны, но такого успеха не ожидала.

Сёстры держали в тайне от отца свои литературные стремления, чтобы в случае неудачи не огорчать его ещё и этим. Но теперь-то рассказать ему было уже можно. И Шарлотта сообщила отцу, что она написала книгу.

— Хорошо, моя дорога, ответил отец, — считая, что его дочь по-своему проводит досуг.

— Но мне хотелось бы, чтобы Вы прочитали её.

— Боюсь, дорогая, что для моих глаз это будет затруднительно.

— Но она уже не в рукописи, а напечатана.

— Дорогая моя девочка, Вы подумали, какой будет расход? Тут и сомневаться не стоит — будут потери, пока Вы продадите её, ведь Вы никому не известны и Ваше произведение может быть не замечено.

— Но, папа я не думаю, что будет убыток. Позвольте, я Вам прочитаю некоторые обзоры.

— Изволь, дочка.

Шарлотта села читать. По мере того, как она читала, лицо Патрика Бронте менялось, вначале тихое ожидание сменилось удивлением, потом радостно засияло, затем гордость за дочь пролилась удовлетворением не зря прожитой жизни.

— Вот папа, экземпляр, который я дарю Вам, — и Шарлотта осторожно вложила книгу в мягкие руки старика. — Когда у Вас будет желание, прочитайте, пожалуйста, мне интересно Ваше мнение.

К чаю дочери собрались в гостиной. Отец вышел, хотя и взволнованный, но довольный.

— Девочки, — обратился он к Эмили и Энн, — знаете, Шарлотта написала книгу, — услышав эти слова, дочери улыбнулись. — Она оказалась намного лучше, чем я предполагал, — с энтузиазмом произнёс Патрик Бронте.

Вся читающая публика пыталась разгадать, кто скрывается под именем Каррера Белла, и кто он мужчина или женщина, даже сами издатели нашумевшей книги не могли ответить на этот вопрос.

А жизнь обитателей пастората протекала по-прежнему однообразно и хлопотливо. Брануэлл отравлял жизнь и себе и домочадцам. Ему уже почти тридцать, иногда его трясёт, но не от холода, который почти нечувствителен для его проспиртовавшегося организма, который требует всё больше и больше этого проклятого зелья. Он уже не тот красавчик и умница Брануэлл, что был раньше. Лицо его, почти землистого цвета, частенько бывает оттёкшим, постепенно принимая форму неприятную и одутловатую. Временами в его пьяной жизни наступали просветы, он пытался что-нибудь нарисовать, то неудовлетворённый тем, как это у него получалось, опять принимался пить. Всё чаще впадал он в странное состояние, где ему виделись страшные и омерзительные