— Тыыыыыы! — зарычал он и отшвырнул меня на кровать с такой силой, что я чуть через нее не перелетела. — Ты что сделала? Ты?!

— Сломала твою проклятую гитару, как ты сломал мою жизнь!

Схватил меня за лодыжку, стянул с кровати и силой толкнул на пол, наклоняя над обломками.

— Это! Это, мать твою, коллекционная гитара! Ее купила моя мать! Слышишь? Моя мать!

— Мою мать ты убил!

— Она могла уйти! — заревел мне прямо на ухо. — Но выбрала смерть!

— Никто не дал ей уйти!

Развернул меня к себе за волосы, удерживая трясущимися руками.

— Ты что знаешь вообще?

— Я видела!

— Она. Могла. Уйти! — зарычал снова. — Но мне насрать!

— Как и мне на твою гитару, на твою мать и на все, что касается тебя.

Сильная пощечина заставила замолчать.

— Не марай имя моей матери! Дочь убийцы! Шлюшка, которую под меня подложили!

Зажимая горящую щеку ладонью, с ненавистью зашипела ему в лицо:

— И мне это говорит сын убийцы, убийца, вор, наркоторговец… кто ты там еще?

— Заткнись!

— Или что? Убьёшь меня, как и моих родителей? Давай! Убивай!

Приподнял с пола и поволок из комнаты, не обращая внимание на сопротивление, по коридорам на глазах у слуг. Протащил по улице. И я знала куда. Даже не сомневалась. И когда упала на дно ямы, это не стало для меня сюрпризом.

— Любимое место? Тоскуешь, да?

— Замолчи! Или я заставлю тебя замолчать!

— Заставь!

Долго стоял вверху, смотрел на меня, стиснув руки в кулаки.

— Ну!

Развернулся и пошёл прочь.

— Паук! Ты самый настоящий грязный, мерзкий паук! Ненавижу тебя! Мечтаю о твоем смерти! Бога буду молить, чтоб ты сдох! Прокляну каждую букву твоего имени!

Рухнула на живот, содрогаясь от рыданий. Никогда и никого я так не ненавидела в своей жизни. Меня буквально разъедало от этой ненависти.

* * *

— Эй!

Подняла голову, не в силах что-то рассмотреть из-за опухших от слез глаз. По голосу узнала Марко.

— Ты там как?

— Никак.

Мне не хотелось ни с кем из них говорить. Он тоже Мартелли. Он брат этого чудовища. В нем течет кровь этих оборотней.

— Я принес тебе поесть.

— Я не хочу.

— Надо!

Впервые Марко попробовал надавить.

— Кому надо? Для чего? Чтоб сдавать для тебя кровь, и чтоб ты, как упырь, жил за мой счет?

— Я придумал, как тебя освободить, но, если ты будешь сидеть в яме, ты никогда отсюда не выберешься.

Я тут же вскочила на ноги и вытерла слезы обеими руками.

— Как? На мне датчик. Все под охраной. Кааааак?

— Ты должна убедить Сальву, что успокоилась. Сделать что-то, чтобы он тебе поверил, понимаешь? Смягчить его. Я сниму с тебя датчик, я знаю как. А потом ты сбежишь… и никто и никогда тебя не найдет. С того раза… все осталось. Документы, нужные люди. Все. Я спрячу тебя, Вереск.

— Найдет. Он найдет везде!

— Если запутать следы, у него на это уйдут годы, а может, и десятилетия. Кто знает, может, со временем это перестанет иметь для него значение. Отец хочет его женить. На Клариссе… той блондинке. Говорят, она от него беременна.

При слове «женить» внутри что-то оглушительно больно дернулось и тут же затопило волной еще большей ярости.

— На, лови сэндвич…черт. Кто-то идет. Я вернусь. Позже.

Он исчез в темноте, а я прислонилась к стене, слушая быстрое биение своего сердца. Бежать. Почему эта мысль не приходила мне в голову раньше?

Наверное, я была слишком напугана, шокирована всем, что произошло. Но это слово запульсировало внутри, зажглось огненными сполохами у меня в голове. Бежать. Даааа. Я должна бежать.

— Малая! Это я!

Склонился над ямой с бутылкой в руках.

— У нас праздник. Мы избавились от одного из конкурентов и сорвали охренный куш. Скоро меня провозгласят капо, малая. Все в этом городишке, в этой области будут ползать передо мной на коленях.

Тусклый свет от фонарей падал на него с двух сторон. На нем нет рубашки, только низкопосаженные джинсы. Грудь волосатая, с рельефными мышцами, и взгляд жадно вылавливает детали. Он до боли женский. Голодный. Как будто моя ненависть и моя похоть живут в разных измерениях. Его нельзя не хотеть. Он слишком. Во всем слишком. Его дикий темперамент доводит до дрожи и пугает. Паук босой и ужасно лохматый. Эта буйная челка развевается, падает на глаза. Кудри в хаосе, как и он сам. Вечный, безумный хаос.

— Это твоя мечта? Чтобы все ползали перед тобой на коленях?

Он вдруг неожиданно спрыгнул ко мне вниз и сделал шаг в мою сторону, тут же стало душно и тесно. Как будто у воздуха появилась плотность и вес. Оттеснил меня к стене, поставив руки с обеих сторон от моей головы.

— Нет… на хер мне все? Только ты, Вереск. Хочу, чтобы ты ползала.

— Не дождешься.

А он вдруг потянулся вперед и, сдавливая мои руки, чтоб не сопротивлялась и не отталкивала, коснулся лбом моего лба.

— Та… твоя негритянка. Как ее звали? Мами? Она сделала куклу вуду, да? — говорит, говорит, а сам трется щекой о мои волосы, о мое лицо, и я чувствую терпкий запах его пота, коньяка и сигарет, запах соленого моря и песка. И мне отчего-то хочется втянуть его поглубже. Как тогда… там. В лесу. В нем все сводит с ума, будоражит, нервирует, дразнит. — А ты проткнула ее иголками? Всю исколола, да, малая? Признайся! Где больше всего дырок сделала? В груди? В сердце?

Его губы тыкаются мне в шею, в ключицы.

— Сегодня мы убили много людей… очень много, Вереск. Я никогда не видел столько крови.

Зарылся в мои волосы, тяжело дыша…

— И я не мог поступить иначе, не мог запретить им стрелять. Это наши враги…

— Выбор есть всегда, — прошептала я.

— Нет… не всегда. Не всегда… мать твою, ты даже не знаешь, что я хотел бы выбрать, не знаешь… меня не знаешь. Ты глупая, маленькая стерва.

Его ладони вдруг сильнее сжали мои запястья, а тело прижалось к моему телу, и я отчетливо ощущала, как мне в живот упирается его член. Твердый, как будто железный.

— Мммм…когда я рядом с тобой, мне кажется, любой выбор заранее предопределен. Дотронься до меня, Вереск.

Попросил с пьяным стоном, и я не сразу поняла, что он хочет.

— Дотронься, или я с ума сойду.

Схватил мою руку и прижал к своему животу, другой рукой лихорадочно расстегивая ширинку.