Подошел к повару и приподнял его лицо дулом пистолета.

— Ты, конечно же, не при чем. Ты всего лишь работаешь на кухне, но тот, кто это сделал, возьмет на себя ответственность за твою смерть.

— О нееет! Нет! Сжальтесь, синьор! Пожалуйста! Я всего лишь повар. Я из кухни не выхожу. Я в глаза не видел девушку, о которой вы говорите.

— Но тот, кто ей помог, молчит. А значит, вынес тебе смертный приговор. Здесь осталось еще два патрона. Умрешь ты и еще кто-то. Остальные будут уволены. Без выходного пособия и возможностей устроиться на другую работу в этой стране. Что тоже равносильно смерти. От голода.

Приставил пистолет к виску мальчишки.

— Какая мразь сняла браслет и провела девчонку к контейнеру? Считаю до трех. Раз. Два. Т…

— Ээээто…это ваш брат! Это он…он снял браслет.

Слабый голос послышался из толпы, и Сальва повернулся к говорившему. Им был высокий, крупный парень с длинными волосами, собранными в хвост. Программист, который отвечает за все электронное оборудование в доме. По совместительству кузен поваренка.

— Что ты сказал? Я сейчас забью эти слова в твою вонючую глотку!

Схватил парня за волосы и ткнул дуло пистолета ему в кадык.

— Ддддааа. Это он. Он приходил ко мне и просил…просил помочь ему взломать браслет. Обещал, что никто не узнает.

Обернулся и посмотрел на окно брата. Увидел, как тот отпрянул от шторы и исчез в глубине комнаты. Раскидывая в сторону людей, ринулся в дом, взбежал по лестнице и со всей дури забарабанил в дверь.

— Открывай! Немедленно открывай, Марко!

— Прекрати, Сальва. Умоляю. Хватит!

— Открой мне, или я вынесу эту дверь к такой-то матери!

— Не надооо!

Со всех сил ударил ногой, хрустнул замок, и двери распахнулись. Бледный, как смерть, Марко стоял напротив с одним костылем и, тяжело дыша, смотрел на старшего брата.

— Ты? — Сальваторе приблизился к нему. — Ты ее отпустил?

Марко судорожно сглотнул.

— Да! Это сделал я! Только не стреляй! Не надо! Не стреляй!

Он закрыл голову руками, упал на колени и начал раскачиваться из стороны в сторону.

— Не стреляяяяй.

Сальваторе выронил пистолет и тоже упал на колени, обнял брата за плечи и привлек к себе, заставляя того положить голову к себе на плечо.

— Ты что? Марко! Ты с ума сошел? — обхватил его заплаканное лицо ладонями. — Я никогда тебя не обижу! Ты же мой брат! Даже если весь мир сгорит по твоей вине… я никогда тебя не трону.

Обнял снова и прижал к себе.

— Зачем ты это сделал? Зачем?

— Хотел… чтобы Вереск была свободна, хотел, чтобы она никогда не плакала… хотел…хотел, чтоб не умерла из-за меня и не теряла кровь. А я… я был бы виновен в ее гибели.

Сальва рассмеялся нервно, истерично. Продолжая сжимать пистолет в другой руке.

— Дурак, какой же ты дурак, Марко. У вас разная группа крови. Вереск не сдает для тебя кровь, иначе она бы давно умерла от того количества, что мы вводим тебе ежедневно… Это был способ спасти ее от гнева клана. Единственный способ оставить в живых дочь того, кто нарушил омерту и предал нашего отца.

Марко поднял голову и посмотрел брату в глаза.

— Она… не сдает для меня кровь?

— Не сдает… У нее берут незначительное количество, только для вида. Когда по ошибке взяли больше — расплатились жизнью.

— Любишь ее? — тихо и как-то обреченно спросил младший Мартелли.

— Я без нее сдохну… и только со мной она будет в безопасности. Скажи, куда она уехала?

Марко отвел взгляд, и Сальва рывком поднял его с пола.

— Соврал, значит… ради нее и меня смог бы убить.

Сальва прищурился и сдавил худые плечи Марко.

— Ты никогда не заставишь меня сделать такой выбор! А теперь скажи мне, где она! Ее никто не обидит. Я скорее вырвал бы себе ногти, чем с ее головы упал бы хоть один волосок. Я просто верну ее домой.

— Не знаю. Она не поехала туда, куда мы договаривались, и не вышла со мной на связь.

Перед глазами Сальваторе снова всплыла проклятая записка. И он стиснул пальцами плечи Марко.

— Никогда больше так не делай, брат! Не лезь в мои дела! Ясно? Я люблю тебя… я не причиню вреда твоему здоровью, но я способен на многое другое, что тебе не понравится. Не вынуждай меня разочаровываться в тебе и отправлять в специализированное заведение!

Марко весь подобрался, и в его глазах отразился страх.

— Вереск… мой друг.

Сальва схватил Марко за затылок и притянул к себе так, что их лбы почти соприкоснулись.

— Вереск МОЯ! И она всегда будет моей. Запомни это. Ничто и никто не помешает мне. Я найду ее и верну домой… а ты…, — он погладил брата по голове, — займись своим здоровьем. Врачи говорят, ты идешь на поправку, и скоро тебе не понадобятся переливания и постоянный уход. Тем более… ты вот-вот начнешь ходить без костыля.

Отпустил брата и направился к двери, засовывая пистолет за пояс сзади.

— Я буду молиться, чтобы ты ее не нашел! — крикнул Марко Сальве в спину.

Тот резко обернулся и впился взглядом в светло-карие глаза брата. Золотистая кайма радужки Паука, сверкнула сухим блеском.

— Зря потратишь время. Я ее из-под земли достану. Я ее найду в преисподней, — вернулся и наклонился к лицу Марко, — душу за нее дьяволу продам, и никто, и ничто меня не остановит! Ни отец, ни клан, ни даже ты!

******

Мне у них нравилось. Я нашла то, что так долго искала — спокойствие. Я нашла для себя приют, любовь и понимание. Меня не пугали их пуританские правила, обычаи. Наоборот, они создавали иллюзию защищенности.

Луиза и Франческо Геррарди оказались тихими, спокойными людьми, очень гостеприимными и милыми. Мне до боли не хватало поддержки и семьи. Я, как губка, впитывала их отношение к себе, их моральные ценности. Я научилась молиться по утрам, и за каждой трапезой, и перед сном. И… я рассказала им правду — кто я и почему приехала сюда. Рассказала и разрыдалась. Навзрыд, как маленький ребенок. Луиза гладила меня по голове натруженными руками, перебирала мои волосы и тихо приговаривала, что Бог не дает больше испытаний, чем мы можем выдержать. А мучители наши бывают наказаны настолько страшно, что сам ад содрогается от их жуткого воя. И я хотела, страстно хотела. Чтобы ад содрогнулся, когда Сальваторе ди Мартелли будет корчиться от боли. И знала, что именно сможет причинить ему эту боль — Я.

Рано или поздно возмездие случится.

Геррарди занимались разведением скота, у них была своя сыроварня, а их сын Роман возил мясо, сыры, молоко на рынок и отдавал на реализацию в торговые лавки. Он отличался от всех мужчин, которых я встречала ранее. Был очень молчалив и стеснителен. Всегда отводил свои голубые глаза, когда я пыталась поймать его взгляд.