Перед подъездом сидели бабушки. Потапенко протянул им свое удостоверение.

– Здравствуйте, уважаемые! Скажите, Анну Пастер вы знали?

– Ну конечно знали, – самая толстая охотно вступила в разговор.

– Как она с сестрой ладила?

– Когда бабка-то у них жива была – ругались часто. А последние пять лет не слышно.

– А тут она ни с кем не ругалась? Мало ли…

– А что ты спрашиваешь-то? – вступила в разговор улыбчивая подслеповатая женщина с палочкой. На ее носу были очки с такими мощными линзами, что глаза казались больше лица.

– Убили ее. На даче.

– Зарезали? Ой, господи, помоги, помилуй, – запричитала самая крайняя тетка.

Она сидела прямо, выглядела бодрой. Лицо ее, опухшее и давно потерявшее форму, очень походило на нечищеную старую картофелину.

– Я давно говорила, что слишком она горячая. Не с теми связывается! – продолжала она причитать. – Чего придумала! С мальчишками драться!

– То есть как драться? Бабуль, я об Анне Пастер говорю. Ей же 25 лет было, – Потапенко опять улыбнулся.

– А тело сюда привезут? Посмотреть можно будет? Надо ж привезти, с соседями попрощаться, – с любопытством посмотрела на Потапенко сильно горбившаяся и не очень старая женщина в малиновом плаще и малиновом платочке.

– Да ты, милок, что лыбишься-то? Думаешь мы старые, из ума выжили? – вдруг набросилась на него самая толстая, с добрым лицом. – Иди сам к нашему менту, он тебе все и расскажет. Тут целая история была. Наша Анька и бандита тут ловила и каблучком его долбала. Иди туда, туда, в 7 доме. Там он в подвальчике своем сидит. У него и спроси. Раз не веришь, чего разговариваешь.

Все обиженно замолчали. Потапенко отошел. Он завернул за угол дома, в торце которого находился круглосуточный магазин и пошел к указанному дому.

Узкий коридор подвальчика начинался комнатой совета местных ветеранов. Тут было полно стариков, получающих очередную порцию дармовой крупы. Комната участкового инспектора была в самом конце коридора.

– Анна Пастер, – засмеялся участковый. – Ну как же, как же. Тут все мальчишки на нее ополчились. И драки были, и неоднократные.

Комната была квадратная и пустая – стол с телефонным аппаратом, вешалка у входа, карта района на стене. Потапенко плюхнулся на единственный стул, стоящий перед столом участкового.

– Как драки?

– Да вы сами у них спросите.

– До убийства могло дело дойти?

– Угрожали неоднократно, прям при мне. И не мальчик, хочу заметить, а родитель его. Папаша тут один, крутой у нас на помойке.

– Что значит крутой? – Потапенко расстегнул куртку.

– Да вы представить себе не можете! При мне говорит ей – да ты не знаешь, с кем связалась! Еще раз к моему сыну подойдешь, пожалеешь.

– И что? Подошла?

– Да, только к самому отцу. И с ним тоже подралась.

– А в чем дело было?

– Да подрались они.

– С отцом? – Потапенко откинулся на спинку стула.

– И с сыном тоже! – участковый хохотнул.

– С двумя сразу?

– Нет, по очереди! В порядке, так сказать, поступления.

– Не может быть!

– Ну, не верите, идите сами с мальчишками поговорите. Свидетелей полно.

– И ты, Брут, гонишь меня. Да верю, я верю. Только понять не могу ничего. Зачем, из-за чего подрались? – Потапенко облокотился на стол.

– А он ей говорит, слышь, а он ей говорит, да у вас за всю жизнь столько денег не было, сколько у моего сына в карманах на карманные расходы! Ты бы видел, как он надулся, крутой-то наш!

Участкового полностью захватили воспоминания. Он смеялся. Невысокий, даже маленький, плотный, с круглым хитрющим лицом, он жил своей работой, и она, совершенно очевидно, захватывала его целиком.

– А деньги тут при чем? – похоже было, что Потапенко совершенно потерял нить разговора.

– Ну как при чем! Она ему телефоны дарила. Сначала свой отдала. А потом крутой какой-то купила – специально для мальчика – брэнд года! Может и деньги давала, кто знает? Мы-то заставили его только телефоны вернуть. Папашу этого. Выкупать ему пришлось. Мальчик наш деловой был. Первый телефон он сразу продал, просто продал своему другу. На карманные деньги…

Он снова заржал.

– И что? Она их обоих избила что ль? – чувствовалось, что следователь теряет терпение в погоне за смыслом всей этой истории.

– Да нет же! Мальчишка ее одной левой на землю укладывал. И ногами приходовал.

– А вы говорите, она подралась! Так ее избили что ль?

– Да в том-то и дело! Она кинулась на него с собачьим поводком.

– На кого?! – Потапенко даже встал от напряжения.

– На парня. Кинулась с поводком, ейной пряжкой, извините за мой французский, а именно, утяжеленной застежкой хлестанула его пару раз, ну там, сколько успела, пока он ее на землю не повалил и не поласкал своими лендроверами по полной программе. Пока ребята его не оттащили. Так она встала и опять его поводком молотить принялась. В общем, еле-еле оттащили.

– Кого оттащили?

– Сначала его, потом – ее.

– А лендроверы – это что?

– Да ботинки такие, с железными мысами, все время забываю, как они называются.

– А в милицию зачем она пошла? Телефоны возвращать?

– Да в том-то и смех весь. В милицию-то пришел отец нашего героя-любовника. С угрозами!

– Так они любовниками были?!

– Да в том-то и дело – нет! Отказался мальчик наш.

– Шутишь? Почему отказался?

– Вот такой у нас хреновый, извините за мой французский, мальчик, – он опять заржал.

– А отец – она его избила что ль? Чего он приходил?

– А ты его спроси. Я на дурацкие вопросы не отвечаю, – инспектор радостно посмотрел на Потапенко. – Только сам задаю. Логика дурака – вне подозрений!

– А телефоны?

– Да, мы ей и подсказали, что мол, хоть телефоны свои верни, лохушка. Так он, типчик этот, нам телефоны принес, не ей. Сюда. Типа не хочет с, извините за мой французский, ****ой этой знаться.

– Ну, это как раз понятно, раз она с ним подралась.

– Да нет. С отцом она потом подралась. После милиции и телефонов. Он сам пришел к ней, под окна, на собачник. То видеть не хотел, а то сам пришел… Вдруг. Все вроде затихло, а он значит… и сам вдруг к ней пришел. Может себя предложить хотел, вместо сына, значит… – хорошего настроения участковому было не занимать.

– А она ему активно отказала? Подралась с чего?

Участковый опять заржал.