Особенно часто слушали столь незаурядного знатока различных областей знаний и отменного рассказчика, каким слыл Джон Пристли.

Этот американец итальянских корней, уступал практически во всём, своим сослуживцам. И в силе, и в ловкости, и в выносливости. Зато отлично управлялся с любой техникой — от радиостанции, до пулемёта, стрелял из которого просто превосходно. Чем искупал то бурчание друзей, когда те при смене позиции, вынуждены были большую часть снаряжении и боеприпасов брать на свои плечи.

Только и сам Джон старался там, где ему было по силам, больше брать на себя. И если дежурил, то непременно прихватывал к своему времени на посту несколько десятков минут и за будущего сменщика, позволяя тому чуть дольше понежиться в тепле палатки.

Так и тянулись день за днём, ночь за ночью. Уже изрядно надоев своим однообразием. Все ждали, когда закончится столь холодная высокогорная командировка и можно будет вернуться к себе на базу с её размеренным уютом, искупавшим даже утомительные тренировки в спортивном зале, на полигоне или на стрельбище.

Продуктов еще было достаточно. Ведь, что ни говори, а на холоде даже кусок в горло не лезет, но запасы топлива к газовой плитке с каждым днем катастрофически уменьшались.

Однако еще больше заботило старшего поста — сержанта Томаса Верстайна, что опустела последняя фляга со спиртным, помогавшим ему более-менее сносить тяготы выпавших на его долю испытаний. На примете оставался неприкосновенный запас сивухи в медицинской аптечке, но сам он надеялся, что черёд не дойдёт до поглощения денатурата.

И ему было впору выть от навалившейся скуки на посту, хотя он-то уже был посвящен в часть деталей проводимой войсковой операции, что делало прозябание в горах вполне оправданным, а не таким бесполезным, как в глазах подчинённых.

Во всех деталях зная подробности приказа, вот уже третий день он ждал смену. Уповая на то, что другая особенность проводимого мероприятия — полная неосведомлённость о характере врага, всё же отыграет своё:

— Хитрый лис высунет нос из норки и попадёт, в расставленные на него капканы.

Не обязательно появится здесь, где его ждало отделение сержанта Томаса Верстайна. На других точках, помеченных на карте, где также возможно было выбраться из петли, его ждали другие «морские котики» заодно с представителями военной полиции.

— Или, на худой конец, пусть здесь никого не оставляют, лишь бы нас отсюда забрали, — с тайной надеждой на подобный исход, проворчал сержант, давно и без этого истошного крика подчиненного, давно услышавший знакомый звук вертолетного двигателя.

Двойная перкалевая палатка, где все пространство было заставлено и его личным, и общественным снаряжением, мало располагает к уюту. Но сейчас выбираться даже из нее Томасу Верстайну — нож острый.

— И все же пора! — принято им решение. — Как-никак — смена для нас, наконец-то прилетела….

Сержант, отбросив последнюю дремоту, проворно выбрался из спального мешка. Откинул входной полог палатки и, оглядев, наперекор сумеркам, прямо оттуда окружающую обстановку, с удовлетворением заметил, что бивак их уже ожил.

В основном от того, что начали собирать свои вещи остальные члены их специальной команды десантников.

123

Старый служака сержант Томас Верстайн так долго тянет солдатскую лямку под руководством одного и того же начальника, что выучил на зубок того привычки и пристрастия. Потому ожидал появление из темноты именно любимой винтокрылой «лошадки» полковника Грэга — многоцелевого геликоптера «Bell UH», прозванного более воинственно и благозвучно — «Ирокез» теми поколениями вояк, что почти за семь десятков лет эксплуатации самой массовой в мире машины, оценили по достоинству ее боевые возможности, надёжность и неприхотливость.

Вот и начальник их Военно-воздушной базы придерживается того же мнения. Имея при этом и ещё одну, не менее вескую причину полётов во время сложных операций именно на «Ирокезе», каких имелось более сотни у них в ангарах.

Со стороны никто бы не определил, ни свои, ни чужаки, что такая старушка может нести в своём чреве не просто экипаж в полтора десятка человек, а являться штабной единицей.

Да и то, что внешний вид не главное, доказывала посвященным в секреты вертолёта мудрёная начинка, появившаяся после модернизации, когда машина получила систему ночного видения для пилотов и членов экипажа, а также такие приборы, как тепловизоры, позволявшие видеть, будто на ладони, необходимые цели, самим оставаясь при этом в темноте.

И всё же — мудрёное оборудование для ночных полётов требует и обычной поддержки с земли, — считает Сержант Верстайн.

Потому отдаёт приказ подчинённым и те вооружаются ракетницами и огненными факелами — файерами. И когда, в ночную темень шипя взметнулись, указывая направление источнику звука, трассы сигнальных ракет, на самой ровной площадке перевала, современными факелами-файерами десантники уже исправно обозначили место предстоящей посадки геликоптера.

Всё были готовы выполнить быстро и чётко сидельцы бивака на высокогорном перевале. Лишь бы только скорее покинуть здешний пост. А так как приказ могло дать лишь прилетающее начальство, то и выслуживались перед ним так, будто встречали самого президента.

…Но была и другая причина, торопившая Томаса Верстайна поскорее покинуть этот перевал.

Одиннадцать лет служит он в армии. Начал рядовым, и вот теперь носит на рукаве мундира заветные сержантские нашивки.

За время военной карьеры, каких только приказов он не выполнял. Бывал и в засушливой африканской, саванне, и в знойных, кишащих москитами, азиатских джунглях. Воевал в пустыне. Однако ни разу еще не получал столь странного задания.

Накануне операции всех командиров боевых подразделений вызвали на совещание к полковнику Грэгу — начальнику их военно-воздушной базы. Мероприятие тот проводил лично.

— Ваше дело — никого не выпустить отсюда… — полковник обвел жалом остро отточенного тесака, заменявшего ему указку, обширный квадрат на карте горного массива. — По возможности взять живым.

Он многообещающе и предельно хищно осклабился:

— Но ничего страшного не произойдет, если кого и пристрелите.

Хорошо поставленный голос полковника при его последних словах, перед тем как распустить подчинённых по казармам к личному составу, вдруг сменил окраску.

Буквально задрожал от утробного смеха:

— Главное, что никто, ни одна душа, без специального разрешения не должны улететь, уйти или уползти отсюда живым.

Все эти недели бдения высоко в горах, подробности инструкций, полученных от полковника, всё не выходили из головы сержанта Верстайна.

— Хорошее дело — взять живым или мертвым. — Томас голову готов отдать на отсечение. — Легче сто раз кряду взять банк в его любимую рулетку, чем встретить здесь, на заоблачной морозной высоте, в мире мертвой природы, хотя бы одну живую душу.