В первое же утро в деревне они пошли к бывшему дому деда. Дом давно снесли, и на его месте построили новый. Папулю это расстроило. Потом он заметил, что деревья сохранились, и рассказал внуку, как в детстве они заменяли ему целый мир: могли стать пиратским кораблем, могли – колесницей. И Маркус забрался на его любимое дерево.

Потом они вернулись в деревню. Дед остановился перед старым магазинчиком, где продавали одежду. Раньше, рассказывал он, владелец магазина считался важной птицей. С его сыном, Яари Варпе, они вместе учились в школе.

За прилавком стоял седой человек с грустным морщинистым лицом. Он вздрогнул и спросил:

– Билли Хартман, это ты?

– Да, Яари. Я. А это мой внук Маркус.

Они жали руки, разглядывали друг друга, подсчитывали, сколько лет прошло – больше сорока. По пути к пристани дед сказал: «Ты подумай, какая у него жизнь. Год за годом просыпаться по утрам, только чтобы открыть магазинчик, встать за прилавок и увидеть все те же лица. В твоем возрасте я считал, что весь мир у его ног. Семейный бизнес оказался для него ловушкой».

Дед учил Маркуса жить полной жизнью, отстаивать свои взгляды и не бояться трудностей.

Много лет спустя, когда Маркус навещал деда в убогом доме престарелых в дальней глуши, я сказала ему, что мне очень нравится, как он старается помочь слабым и беззащитным. Он рассердился – дескать, не считает деда слабым и беззащитным. Дед значил для него все так же много. Со мной он порвал вскоре после того, как дед умер. Я часто думала – не связаны ли эти события?

* * *

Нужно взять свидетельство о рождении Билли и сделать копию.

Ее распоряжения на случай смерти оказались интересными. Все имущество она завещала сыну. Не так уж и много у нее имущества. Квартира – не ее. Она взяла ее в долгосрочную аренду, и после ее смерти аренда переходит к Билли. А Маркус как же?

Кэти упомянула и имя детского психотерапевта, который должен наблюдать Билли… в случае ее скоропостижной смерти. Что ее заставило сделать такое распоряжение? Она ведь не больна. Еще у нее было несколько пенсионных программ, все на мизерные суммы.

И тут я услышала, как открывается входной замок. Я вскочила и замерла посреди кабинета. Неужели они вернулись? Я не успею ни убрать документы, ни закрыть коробку. Снаружи раздались шаги, кто-то пробормотал: «Свет в прихожей оставила…» Голос женский, но не Кэти. Шаги послышались со стороны кухни. Загремела посуда, из крана полилась вода. Наверное, уборщица пришла навести порядок. У нее, конечно, свои ключи. Потом заработало радио – она вертела ручку настройки, пока не нашла канал с музыкой кантри. Чтобы добраться до входной двери, мне надо пройти мимо открытой кухни. Значит, придется ждать, пока уборщица закончит там и перейдет в другую комнату. А если она войдет в кабинет? Хотя, тут, похоже, вообще никогда не прибирались. Наверное, ей не велено сюда заходить. Можно дождаться, пока она уберет всю квартиру и уйдет. Часа два-три. У меня не хватит сил стоять за дверью столько времени. Лучше проскользнуть к выходу, пока она будет в ванной или спальне.

Уборщица возилась в кухне минут двадцать. Мыла пол, складывала посуду. У меня страшно затекли ноги. Она кипятила чайник, что-то пила. Потом отправилась в ванную. Открыла воду, принялась оттирать раковину. Сейчас или никогда. Захватив свидетельство о рождении, я бесшумно прошла по коридору, открыла входную дверь. Захлопывать ее за собой не стала, просто прикрыла. Она подумает, что сама так оставила. На этой неделе мне придется прийти еще раз – сложить документы и поставить фиолетовый бокс на место. Пошатываясь, я спустилась вниз и вышла на улицу.

* * *

Когда я поднималась в редакцию, меня, шагая сразу через две ступеньки, догнал Филип.

– Хейя, как дела? Минутка найдется?

Я пошла за ним в его кабинет. Он усадил меня и сказал:

– Давно мы не беседовали.

Не нравится мне его лицо: злое и напряженное. Все черты лица словно сбились к середине. Он-то считает себя привлекательным, потому что начальник. А сам – неприятен. Двигается резко, рывками. Не в ладах с собой и своим телом.

– Как идет работа над проектом?

– Хорошо.

– О каких зданиях ты пишешь?

– У меня – Шотландия и Северная Англия – Даремский собор, Адрианов вал…

– Ты сама выбрала?

– Сама.

– Я думал, ты захочешь что-нибудь более экзотическое…

– Может, это для меня и есть экзотика. – Я улыбнулась. – Никогда не была ни на севере Англии, ни в Шотландии.

– По-твоему, работа движется хорошо?

Я помедлила, и он заметил.

– Наверное, да.

– Ты что-то не очень уверена.

– Просто не знаю, захотят ли об этом читать целый год. Через какое-то время интерес может иссякнуть.

– Было бы жаль.

– В списке есть замечательные места. А некоторые объекты так себе. Лесопилка и мельница в Верла не увлекали меня в двенадцать лет, не увлекают и теперь. Лучше, наверное, выбрать объекты поинтересней и сосредоточиться на них.

– То есть не делать полный обзор? Ты Кэти об этом говорила?

– Нет.

– Наверное, стоит с ней обсудить.

Я посмотрела на него с сомнением.

– Не хотелось бы с ней спорить.

Он выскочил из-за стола и в этот миг напомнил сумасшедшую марионетку.

– Завтра у меня встреча с важным рекламодателем. Кэти нет, и я хотел попросить тебя пойти и немножко его… воодушевить. Сможешь?

– Ладно, с удовольствием… воодушевлю, – лукаво сказала я.

– Хорошо, тогда жду с нетерпением.

Он открыл мне дверь, и я пошла к себе. Аиша внимательно смотрела – следила, чтобы потом доложить Кэти. Нечего смотреть.

Август

Мы шли около часа. Маркус нес рюкзак со снаряжением и еду для пикника. Я несла в заплечном рюкзачке Билли. По дороге мы видели полуразрушенное здание рудничной подъемной машины, о котором говорила Дженни. Когда здесь добывали оловянную руду и сбрасывали отходы в море, вода краснела. Здание было из светло-желтого кирпича, в отличие от деревенских домов, однообразно-серых; они даже стоят как-то нахохлившись, словно ждут, что вот-вот на них обрушится непогода.

Денек выдался отличный. Ярко светило солнце, и его лучи золотили прибрежный пейзаж. Мы пересекли большую, без единого дерева, пустошь, окруженную кустарником, совершенно бесформенным от постоянного воздействия ветров. Почва здесь сланцевая, кое-где на поверхности выступали слои гранита. Изжелта-зеленую траву усеивали лиловые цветы. Справа пенилось под гранитными утесами море.

Бóльшая часть пути пролегала по ровной местности, пока не начался крутой спуск к тому самому месту, куда мы держали путь. Идти с Билли на спине я побаивалась; Маркус прошел вперед и помог мне спуститься. Перед нами открылось плато, поросшее цветущим вереском. Оно кончалось крутым утесом. Ступенчатый гранит переходил в рифы, которые смыкались вокруг естественного бассейна. Море, поднимаясь во время прилива, наполняло эту чашу водой – такой прозрачной, что трудно было понять, насколько там глубоко.