В столовой сверкали приборы. Нора, восседавшая во главестола, хмыкнула:

— Тебе вымыли руки?

— Муся очень старательная, — осторожно ответил я.

— Угу, — кивнула Элеонора, — прямо оторопьберет.

Но тут домработница внесла суп, и хозяйка замолчала. Борщбыл выше всяких похвал, я не очень люблю украинскую кухню, на мой взгляд, оначересчур калорийна, но сегодняшний борщ был волшебно вкусен. К первому подаличесночные пампушки, явно только что из духовки. Я сначала заколебался, неследует есть чеснок, если собираешься потом встречаться с людьми. Но выпечкаиздавала такой невероятный аромат, что руки сами собой схватили пампушку,покрытую румяной, аппетитной корочкой. Вкус был упоительный. Даже в корчме«Тарас Бульба», куда меня на днях насильно приволок Макс, не подавали ничегоподобного.

Впервые мы с Норой молчали за столом. Просто быстроорудовали ложками. Муся, сложив на огромной груди окорокообразные руки, с умилениемнаблюдала за нами, изредка говоря:

— Иван Павлович, не торопитесь, никто у вас ничего неотнимет. Если пожелаете, еще супчику налью.

На второе подали мясо. На мой взгляд, нет ничего лучше, чемкусок правильно пожаренной вырезки, без разницы чьей, говяжьей или свиной. Но,к сожалению, даже в дорогих ресторанах ее не всегда готовят хорошо. Чаще всегоэлементарно недодерживают на огне, и из отбивной вытекает кровь. Поэтомуполакомиться вырезкой удается не всегда, но то, что приготовил Орест, было простоклассикой жанра. Повар сделал из банального куска говядины неземное лакомство,от которого не отказался бы и сам Зевс.

Я слопал четыре куска. На меня навалилось сонное оцепенение,в голове не осталось ни одной мысли, и я, нарушив все правила приличия, снаслаждением зевнул.

— Вот и ладненько, — одобрила Муся, — послеобеда положено отдохнуть, главное, режим, а вы его не соблюдаете, о здоровьесовсем не заботитесь, нервы не бережете. Сейчас еще сладкое покушаете, и набоковую. Отчего казак гладок? Поел — и на бок!

— Вы еще что-то на обед сготовили? — слабымголосом осведомилась Нора, стараясь разлепить склеивающиеся веки.

— Конечно, — кивнула Муся, — надо мяскосладким заесть. Сахарные трубочки со взбитыми сливками!

На столе, словно из воздуха, возникло блюдо с нежнымипирожными.

— Что-то мне не хочется, — протянула Нора.

— А вот только попробуйте.

— Нет, нет, потом.

— Ну хотя бы крохотный кусочек!

Нора взяла трубочку, отщипнула кончик, отправила в рот ипрошептала:

— Вкусно очень. Но если я сейчас проглочу ее, она уменя через уши вылезет!

— Неужели не понравилось? — чуть не зарыдала Муся.

— Замечательно, — призналась Нора.

— Тогда чего отложили?

— Не лезет, я есть больше просто не могу.

— Неправда, — убивалась Муся, — человекзавсегда кушать готов, он же не животное!

Я постарался скрыть улыбку. Однако Муся — философ. Оченьтонкое замечание. Представители мира зверей едят только тогда, когда ощущаютголод, и, утолив его, не станут есть лишнее. Беспрестанная жратва — прерогативачеловечества.

— Орест Михайлович! — в полном отчаянии завопилаМуся, так что в буфете зазвенели фужеры и рюмки. — Сделайте милость,подойдите на секундочку, извиняйте, коли от дел вас отвлекаю.

Дверь беззвучно отворилась, и в щель протиснулось тщедушноетельце супруга домработницы. Вы не поверите, но он был облачен в хрустящий открахмала халат, на голове гномика торчал такой же кипенно-белый колпак, наногах красовались одноразовые бахилы, наподобие тех, что выдают сейчаспосетителям в дорогих стоматологических клиниках и больницах.

— Орест Михайлович!!! — взвыла паровозной сиренойМуся. — Ваши трубочки невкусными вышли!

Муж озабоченно покачал головой.

— Я все клал как обычно-с. Никаких изменений врецептуре. Если по поводу моей аккуратности сомневаетесь, то у меня на кухнеполнейшая стерильность!

— Трубочки замечательные, — попыталась вразумитьпарочку Нора, — просто есть сил больше нет.

— Ужасно! — воскликнул Орест Михайлович. —Трубочки не понравились! Хотите «Наполеон»? Я его к ужину приготовил-с! Ноизвиняйте меня, если не угодил! Муся, неси «Наполеончик».

— Трубочки великолепные! — взвизгнула Нора. —Больше ничего не надо, все! Обед закончен! Убирайте посуду! Какой торт на ужин!Мы больше трапезничать не сядем целую неделю. Так ведь, Ваня?

Я кивнул. Ей-богу, я наелся на год вперед. Муся всхлипнула иприжала к глазам огромный, отлично выглаженный носовой платок. Глаза ОрестаМихайловича начали медленно наполняться влагой, одна слезинка поползла поузкому личику повара, потом он заломил руки и заголосил, словно участник хорадревнегреческой трагедии:

— О-о-о, позор! Не сумел хозяевам приготовить сладкое,о-о-о!

Я растерялся. Мне иногда приходилось делать замечанияповарам. Пару раз в ресторанах, недовольный качеством еды, я выговаривалметрдотелю, который незамедлительно вызывал с кухни шеф-повара, дабы тот самвыслушивал справедливые упреки.

Поймите меня правильно, я не придира, не любитель устраиватьскандалы и не зануда. Просто я считаю, что, отдавая приличные деньги за еду,имею право на мало-мальски съедобные закуски. Но ни один из поваров никогда неначинал рыдать в голос, как Орест Михайлович. Меня всегда вышибает из колеинестандартная реакция человека на обстоятельства. Ну как, скажите на милость,следует поступить сейчас? Обнять Ореста Михайловича? Вытереть ему слезысалфеткой?

— Лучше умереть! — причитал Орест. — Такопростоволоситься, не суметь приготовить нормальное сладкое! Позор мне! Позор!Жизнь закончена! Муся, немедленно беги в аптеку, купи яду, завещание втумбочке. Все, естественно, остается тебе, только ножи отдай маме.

И он залился плачем. Муся рыдала в платок. Я кинул взгляд наНору, та сидела с разинутым ртом. Впервые моя хозяйка не знала, что делать.Потом на ее лице появилась решимость, она схватила трубочку и принялась пихатьее в рот, приговаривая:

— Как вкусно! Восхитительно! Ваня, немедленно ешь!

Я заколебался. Конечно, Нора платит мне зарплату, причемочень приличную, и я просто обязан выполнять все указания хозяйки, но то, чтокасается еды, это личное дело каждого…

Решив подавить мятеж на корабле в зародыше, Элеонора пнуламеня ногой: