Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, в наших исследованиях появлялась такая статистика: дети, ведущие замкнутый на семью образ жизни, имеют не просто более высокий уровень оценок по школьным предметам, но и гораздо более широкий кругозор. Это, разумеется, было бы понятно, если бы жизнь таких подростков проходила в семьях, где ребёнок — осознанное «приобретение», а не досадная неожиданность, с которой смирились. Но то-то и удивляет, что довольно большая часть их живёт далеко «за чертой благополучности». Чем это объясняется?… Возможно, только одним: «Нам следует оставаться наедине с собой. Если Человек стремится к развитию, он должен быть один». Я хорошо помнила эти слова тибетского монаха, которые повторяла Элка, вытаскивая меня за шиворот из стада, толкущегося в глухом загоне под названием «церковь». «Путь духа — путь одиночки» — вторила она себе, цитируя ещё одну мудрую душу. Вот и Андрей вчера сделал на этом акцент.
Я не столь категорично отношусь к группированию вокруг каких-то идей. В конце концов, не будь той церкви, в которой я прошла духовный ликбез, получила начальное образование, не появилось бы вопросов, которые будоражили мои ум и душу, заставляли искать ответы — ответы, а не догматичные формулы вроде тех, которыми отвечали мне служители идеологии по имени «религия». Другое дело — навечно застрять в начальных классах школы. Но — и это я тоже прекрасно понимаю — у каждого свой потолок развития, и духовного в том числе. «Хорошо родиться в какой-либо религии, но плохо умереть в религии» — это правда. Религия — это ориентир для духа, а не истина в последней инстанции. Точно так же школа даёт ориентиры для ума, а дальнейшую дорогу каждый выберет сам. И те подростки, которые принимают ограниченное участие в общественной — будь то школа или улица — жизни, в большинстве своём яснее ориентированы на собственное будущее.
Я заговорила об этом с Андреем, когда Егор, закончив занятия, пошёл початиться с Алисой.
— Вы понимаете, какую крамолу содержат ваши выводы? — Андрей улыбался.
— Конечно! Поэтому наши материалы и не брали ни в один специальный журнал! Это же подрыв государственных устоев: призывать личность ориентироваться на себя!.. Забавно, — вспомнила я, — как-то нашла в интернете: некие партии и союзы объявили всеэсэнгэвский литературный конкурс, а в условиях сказано: «не принимаются к участию произведения, пропагандирующие созерцательность и непротивление как признак духовной продвинутости»! Потрясающе, да?
— Ничего удивительного. Государству ваша духовная продвинутость — как палка в колесо. Ему нужно реанимировать коллективизм и патриотизм…
— Корпоративизм! — Подхватила я.
— О, да, эта новая религия требует едва ли не ещё большей самоотдачи…
— Потому что здесь за твою самоотдачу конкретно платят. Деньгами.
— Но и здесь находятся свои отступники. Их зовут дауншифтеры.
И мы плавно перешли к этой теме. Оказалось, из нас, троих подружек, Элка являла собой яркий пример этого явления. Хоть и ушла она от невесть каких денег, да и школу корпорацией не назовёшь, но вот ушла в свободное плаванье — из привычной среды обитания, из социума, ушла к себе, к своему внутреннему миру и занимается тем, к чему душа лежит. Может, и я в какой-то степени отношусь к этому племени — школу я оставила не из-за большей зарплаты, бог свидетель: о жалованье своём я узнала, когда уже дала согласие.
— Но это ведь тоже подрыв устоев, — сказала я, — если уж и от больших денег начнут уходить, что от социума останется!
— У Уолша об этом есть.
— Да, помню. Наверно, это то самое светлое будущее человечества?
6.11.2005. Воскресенье.
Ужинали все вместе в доме Сергея. Они с Германом вернулись пару дней тому из своей экзотической поездки.
Наши отношения заметно теплеют. Собственно, они и не были холодными… Скорее, можно сказать: почти исчезает дистанция между нами. Но обращение моё с троими мужчинами на «вы» — хоть уже и без отчеств — остаётся неким знаком, определяющим моё стороннее положение в этой компании.
Почему ни Андрей, ни Сергей не предлагали мне перейти на «ты», я не знала и объясняла это соображениями педагогики и такта. Для меня самой ещё не вполне ясно, что за место я займу в жизни этой семьи, но наша духовная и интеллектуальная близость и взаимный интерес не вызывали сомнений.
Так же, как не вызывал уже сомнений повышенный интерес Андрея ко мне, что подтверждалось его всё более частыми «вторжениями в моё пространство». Хотя… конечно же, не будь на то моего позволения, ничего у него не получилось бы. Вероятно, я тоже выделяла ему всё больше места в этом своём пространстве. Правда, всего лишь в сфере интеллектуальной, не чувственной.
Чувства мои, как я, наконец, поняла, по-настоящему задевал другой мужчина. И здорово задевал… Я изо всех сил душила и гнала прочь малейшее волнение, возникавшее при воспоминании о нём, не давала пустить корней ни единой мысли, которая могла бы увлечь меня в его сторону, а стало быть, в безумие изнуряющей борьбы с собой. Я даже освоила дыхательную технику, помогающую останавливать поток сознания и нивелировать эмоции. Я держала себя в ежовых рукавицах изо всех сил…
И всё же, на первом месте в моей жизни был Егор. Я просыпалась с мыслями о нём, и засыпала с ними же. Он теперь не искал возможности остаться одному. Он искал повод быть рядом со мной. Мы прирастали друг к другу неотвратимо. И уже не только мне и ему, но и взрослым мужчинам это становилось всё очевидней.
Кстати сказать, сегодня Сергей, впервые услышав, как Егор называет меня «Марина», насторожился, но не подал виду, что заметил что-то из ряда вон, и при первом же удобном случае тактично попросил у меня объяснений.
Мы разговаривали в столовой. Егор ушёл к себе, а Андрей с Германом в гостиной смотрели что-то интересное по телевизору, взывая к нам, чтобы мы отложили беседу и присоединились.
Я рассказала Сергею всё, как есть. Что я всё с меньшим успехом удерживаю себя в рамках своих «должностных инструкций», что испытываю к Егору всё более сильные чувства и не могу — и не