– Да вот, – замялся пианист, –со мной в консерватории училась девушка, Ефросинья Романова, удивительнаякрасавица. Хрупкая, почти бестелесная. У нее делалось такое жалобное лицо,когда она усаживалась за арфу… Я был в нее влюблен, а подойти стеснялся.Знаете, толстый, неуклюжий – словом, совсем не Ромео… Два года вздыхал, а потомрешил, что лучше по телефону… Позвонил, а трубку взяла ее маменька и устроилаформенный допрос: кто, откуда, зачем… А в конце сообщила: дочь помолвлена и мнене следует мешаться под ногами. Так и не состоялась любовь. Сейчас бы янаплевал на ее матушку, но тогда, провинциальный мальчик, воспитанныйучительницей, был полон дурацких принципов. У меня долго екало сердце, когдавидел в зале русые волосы, у нее был изумительный цвет шевелюры, словно паутинана солнце…

Я натянула поглубже на брови шапочку иотступила к лестнице.

– Вы похожи на нее фотографически, –настаивал пианист, прищуриваясь.

– Бывает такое! – крикнула я ипобежала вниз.

В метро стащила вязаный колпачок и уставиласьв зеркальце. Бледная кожа, маловыразительные глазки и едва видные брови. Надоже, оказывается, эти торчащие во все стороны лохмы – изумительные локоны!Следом пришел запоздалый гнев. Ну почему мамуся вмешивалась во все? Кто дал ейправо распоряжаться моей жизнью, даже из самых лучших побуждений? Кстати, Юркатоже нравился неудачливой арфистке, и неизвестно, как сложилась бы моя судьба,поговори я с ним тогда по телефону…

Я покачивалась, стоя у двери, чувствуя, как вгруди копится горечь. Мамулечка хотела избавить дочурку от всех жизненныхневзгод, прятала под крыло, и в результате – годы моей жизни пошли псу подхвост. Внезапно я поняла – именно мама виновата, что на пороге четвертогодесятилетия я не умею ничего. Впрочем, нет, могу изумительно приготовитькурицу…

Внезапно на смену горечи и унынию пришлазлость. Ну, Ефросинья, сама хороша. Мамочка давно в могиле, а ты все живешь позаведенному ею порядку. И вообще, Фроси больше нет, она умерла, погибла подколесами автомобиля… В вагоне сейчас едет Евлампия, совершенно другой человек –умная, ловкая, сообразительная, талантливая, артистичная… На нее можноположиться, все такой удается.

«И документы найду, – думала я, закрывглаза, – и Катю выручу, разберу дурацкую квартиру, научусь готовить».

– Станция «Пушкинская», – объявилмашинист.

Я выскочила на платформу. Поезд захлопнулдвери, на секунду мне показалось, что в самом углу сидит, сгорбившись,худенькая женщина с несчастным выражением лица. Внезапно правая рука помахалаубегавшему составу – прощай, Фрося, надеюсь, больше не свидимся.

Хорошо еще, что Константин жил в безобразнобольшом доме без лифтера. Будь здание поменьше или сиди в подъезде бдительнаябабулька, меня бы уже давным-давно арестовали. А так я вновь вошла в квартиру,вытащила книжечку, потом, подумав, забрала и золотые часы. Ну не ходить же сюдапостоянно!

Вбегая в «Жар-птицу», я внезапно подумала: акак я узнаю нужную женщину? В большом зале, заставленном простенькимипластиковыми столами и дурацкими изогнутыми стульями, оказалось полнопосетителей. Люди с аппетитом жевали пироги, булочки и пиццы.

Поозиравшись минуты две, я увидела, как дама,сидящая в самом углу, помахала рукой. Подойдя к столику, я спросила:

– Вы Галина Антоновна?

Дама кивнула. Выглядела она безупречно:элегантная шубка, умеренный макияж, изумительный парфюм, дорогая кожаная сумка…Впрочем, лицо напряженное, нервное, и было понятно, что под слоем тональнойпудры спрятана бледность.

– Давайте, – потребовала Филимоновакомандным тоном богатой женщины.

Я выложила на стол потрепанный блокнотик.Собеседница моментально схватила его, сунула во внутренний карман шубки ирасслабилась.

– Давайте помянем Костю, золотой человекпогиб!

Я оглянулась к стойке – там не было ничегодаже похожего на бутылки.

– Принеси два пустых стаканчика! –командным тоном велела дама.

По дурацкой привычке повиноваться приказам ябыло поднялась, но тут же села назад и отрезала:

– Сама сбегаешь!

Галина Антоновна вскинула брови, она явно непривыкла, что ей перечат, но молча пошла к кассе. Потом из дамской сумочкипоявилась элегантная фляжка. Мне дама плеснула на донышко, себе налила целыйстаканчик и тут же опрокинула емкость. Глаза ее маслено заблестели, а из грудивырвался довольный выдох.

«Э, милая, – подумала я, – да тысамая настоящая алкоголичка».

– Золотой человек погиб, – повторилаФилимонова, быстро наливая себе следующую порцию, – все умел…

– Да-да, – подтвердила я, – вамон здорово помог.

– И не говорите! – всплеснула рукамидама.

Алкоголь оказал на нее моментальное действие.Щеки раскраснелись, из лица ушло напряжение, тревожная складка у губрасправилась, и Галина Антоновна из высокомерной светской дамы превратилась вболтливую простушку, одетую в несуразно дорогую шубу.

– Мой сынишка Володька – балбес, –радостно сообщила Филимонова, – свет не видывал таких идиотов! Ну посудитесами. Сдал экзамены за первый курс и напился, словно свинья. Праздновали они сприятелями удачно сброшенную сессию…

Бутылок, как обычно бывает в таких случаях, нехватило. Володю послали в ларек. Плохо соображавший парень полез в закрытуюпалатку, сломал дверь, да и лег там спать, не успев ничего взять. Через час егои обнаружил вернувшийся продавец. Завязалась драка. Студент, все детствозанимавшийся в секции карате и имевший всевозможные пояса и даны, здоровонакостылял по шее возмущенному торговцу, досталось и приехавшему патрулю.

– Всех убью, – кричал Володька,размахивая невесть откуда взявшейся палкой. – Порешу любого!..

Кое-как его скрутили. В отделении милиционерыподсчитали потери и возмутились до глубины души – одному патрульномуразбушевавшийся студент сломал нос, другому выбил зуб, третьему поставилизумительной красоты синяк под глазом…

Цеховая солидарность – страшная сила. КогдаГалине Антоновне позвонили из отделения, сынулю уже препроводили в СИЗО,известное в народе под именем «Бутырская тюрьма». Вменялись ему страшные вещи –грабеж и нападение на сотрудников правоохранительных органов, в сумме все тянулолет на десять с конфискацией!