которым генеральский лакей на извозчике скакал к Депре»[403]. Лафит у Тургенева присутствует и на страницах романа «Руднев»[404], есть он и у Салтыкова-Щедрина в «Дневнике провинциала в Петербурге»[405], и у Николая Успенского в рассказе «Издалека и вблизи»[406], и у Петра Боборыкина в романе о «деловой Москве» конца XIX века «Китай-Город»[407]. Да, когда на столах появлялся лафит, то обед или ужин характеризовались эпитетом «действительно необыкновенный»[408]. Граф Хотынцев, министр у Алексея Апухтина в «Неоконченной повести», заканчивает трапезу «стаканом лафита 1848 года»[409].

Лакей петербургского аристократа Делесова из раннего рассказа Льва Толстого «Альберт» принес своему барину и его гостю бутылку лафита «с видимым удовольствием»[410], судя по всему, отлично осознавая ее ценность. Жить на широкую ногу — это, конечно же, «жить с лафитом». Главный герой романа Вячеслава Шишкова «Угрюм-река» Петр Громов «после смерти родителя зажил широко», и, конечно же, с лафитом, которым он угощал местного священника отца Ипата[411].

А у Бунина бедный учитель Турбин из рассказа «Учитель», попавший на ужин в великосветское общество, начал без разбору пить вино, в том числе и лафит. Результат был печальный[412].

Тонкий наблюдатель жизни, Чехов не мог не заметить лафит. У него в расссказе «Перед свадьбой» и барышни пьют лафит[413]. А в рассказе «Припадок», в котором повествуется о посещении веселых девушек московскими студентами, один из героев рассказа, Васильев, смущенный, в первый раз оказавшись в таком обществе, на вопрос одной из девушек ответил, что ему здесь скучно, а она в ответ: «А вы угостите лафитом. Тогда не будет скучно»[414].

Даже «последний романтик» Серебряного века Александр Грин, который, как правило, не называл вина в своих рассказах, не забыл о лафите в самом романтическом своем произведении «Алые паруса»[415].

Другое известное вино из региона Медок, носящее на окситанском языке имя святого Стефана, — Saint-Estèphe (сент-эстеф). Оно будет вторым в нашем перечне и представлено в русской литературе гораздо скромнее. Вино встречается на страницах Александра Куприна, например, в сборнике рассказов «Канталупы», характеристика ему дается весьма значительная: «За бутылкой подогретого St. Estèphe, стирается и самый след промелькнувшей неприятности»[416].

Третье вино из Медока — Château Margaux (Шато Марго) особенно любил один из главных героев романа «Война и мир» Пьер Безухов: «Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки»[417].

Четвертое вино Медока Château Larose, которое в настоящее время носит название Château Gruaud Larose, уже встречалось нам вместе с бутылкой бенедиктина на столе высокопоставленного чиновника Семена Петровича Подтыкина в рассказе Чехова «О бренности»: «Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев»[418]. Еще о вине Медока пишет Борис Зайцев в рассказе «Изгнание», но не уточняет его марку: «В одиннадцать ужинали à la fourchette с двумя бутылками медока»[419].

Есть еще одно вино из Медока, о котором можно рассказать в качестве лирического отступления. Это Château Calon-Ségur. Оно не присутствует на страницах русских классиков, но связано с французской и русской литературой. Это вино носит имя замечательной французской писательницы русского происхождения — Софи Сегюр, в девичестве Софьи Федоровны Ростопчиной[420]. Она была дочерью Федора Ростопчина, который во время Отечественной войны 1812 года занимал пост московского генерал-губернатора, но затем попал в опалу, решил уехать из России и поселился с семьей в Париже. Его жена Екатерина Петровна, а затем и дочь Софья приняли католичество. В 1819 году Софья вышла замуж за графа Эжена де Сегюра, который принадлежал к древнему французскому аристократическому роду, ведущему родословную с IX века. Один из представителей этого рода маркиз Николя-Александр де Сегюр в начале XVIII века владел многими виноградниками, и его любимым был виноградник в Калон, где производилось вино Château Calon-Ségur. Софи Сегюр писала для детей забавные и поучительные истории. Ее старший сын Гастон в 1847 году стал католическим священником и впоследствии известным церковным деятелем, писателем и теологом.

С Россией были связаны еще два представителя этого рода. Граф Луи-Филипп де Сегюр, историк и дипломат, был послом Франции в России в 1784–1789 годах. Его сын Филипп-Поль де Сегюр побывал в России, но совсем не с мирной миссией посла. Будучи генералом наполеоновской армии, он принимал участие в походе на Москву в 1812 году и описал его в мемуарах, которые впоследствии использовал Лев Толстой для описания Бородинского сражения в «Войне и мире».

Перейдем к следующему винодельческому региону Бордо — Грав. Упоминание о вине из этого региона встречается у Александра Герцена в «Былом и думах»: «С правой стороны вашей стоит vin de Grave»[421].

В регионе Грав производят наряду с красными сухими винами необычайно тонкое сладкое вино сотерн. Это вино производится из винограда, на который осенью ложится благородная плесень, когда холодные воды реки Сирон, впадающей в более теплую Гаронну, образуют туманы, накрывающие виноградники. Эта плесень высушивает ягоды, покрывая их неким подобием пепла, и сгущает в них сладость.

В романе Достоевского «Униженные и оскорбленные» подчеркивается, что сотерн, как и лафит, вино очень дорогое: «На столе перед диваном красовались три бутылки: сотерн, лафит и коньяк, — бутылки елисеевские и предорогие»[422]. Николай Успенский в рассказе «Деревенская газета» называет ужин с сотерном «отменным»[423]. Для Достоевского, человека небогатого и постоянно нуждавшегося в деньгах, и тем более для совсем бедного, если не сказать нищего Успенского сотерн казался символом роскоши и богатства. Но сотерн был великим вином не только в глазах небогатых людей: похвала этому изысканному вину звучит и в устах весьма обеспеченного Владимира Гиляровского: «Мы пили действительно прекрасный сотерн»[424]. Завершим рассказ о сотерне в целом и перейдем к самому известному вину из всех сотернов — вину Château d’Yquem. Его название произошло от названия замка, знаменитого еще и тем, что в нем родился выдающийся французский философ эпохи Возрождения Мишель Монтень, полное имя которого — Michel Eyquem de Montaigne.

У Достоевского в романе «Бесы» Château d’Yquem фигурирует в трагическом эпизоде, в котором рассказывается о юноше-самоубийце, прокутившем деньги на свадьбу сестры, которые копились десятилетиями: «Проснувшись, он спросил котлетку, бутылку шато-д’икему и винограду, бумагу, чернила и счет»[425]. Не выпив до конца бутылку Château d’Yquem, он застрелился. Так же