то, хотя есть в Кот-д’Ор небольшие города и деревни с таким названием (например, Bussy-Saint-Georges), достойных вин они не производят. Есть все же замечательное вино Boussy в Бургундии, но не в Кот-д’Ор, а в области Шабли — Coulaudin-Bussy.

Игристое вино Бургундии — Bourgogne Mousseux, в отличие от других бургундских вин, очень молодое и появилось только в начале XIX века. Но уже в середине этого века оно было хорошо известно в России. Герой рассказа Ивана Панаева «Белая горячка», почитатель французских «креманов», то есть игристых вин, сетуя, что в Москве трудно достать хорошие французские вина, говорит, что «настоящего кремана там и за 20 руб. не найдешь… Я предпочитаю бургонь-муссё — клико, кто что ни говори!»[388]. Он сравнивает его с шампанским «Вдова Клико», о котором речь пойдет чуть позже.

Красное вино Mâcon упоминает друг Пушкина поэт Иван Мятлев, от которого в народной памяти осталась лишь одна строчка: «Как хороши, как свежи были розы…». В своем большом стихотворном юмористическом сочинении «Сенсации и замечания г-жи Курдюковой за границей», описывая ее пребывание в швейцарской Лозанне, он пишет: «И бутылкою Макона / Жир залью пяти котлет»[389].

Бордо

Вина Бургундии занимают достойное место в русской литературе, однако вина Бордо представлены в ней значительно больше. История расположенного на берегах Гаронны на юго-западе Франции города Бордо восходит к III веку до нашей эры. В I веке до нашей эры в результате победоносных походов легионов Юлия Цезаря Галлия была присоединена к Римской республике. Рим в ту эпоху был еще республиканским. А будущий город Бордо был назван римлянами Бурдигала. Галлия очень быстро восприняла римскую культуру, в том числе и культуру виноделия, и даже стала конкурировать в виноделии с Италией. В IV веке приобретает известность бордоское вино. Римский консул и поэт Авсоний, будучи родом из Бурдигалы, писал в цикле стихотворений «О знаменитых городах» о своем родном городе как о «славном вином»[390].

Пушкин в «Евгении Онегине» обращается к бордо как к старому и проверенному другу:

Но ты, Бордо, подобен другу,

Который, в горе и в беде,

Товарищ завсегда, везде,

Готов нам оказать услугу

Иль тихий разделить досуг.

Да здравствует Бордо, наш друг![391]

Некрасов в поэме «Недавнее время» рисует образ светского молодого человека, для которого выпить две бутылки бордо было делом легким и приятным:

Две бутылки бордо уничтожа,

Не касаясь общественных дел,

О борзых, о лоретках Сережа

Говорить бесподобно умел[392].

Не обходится без бордо и «Война и мир» — ведь это вино всегда сопровождало французскую армию в походах: «Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина»[393].

В романе Достоевского «Бесы» капитан Лебядкин решил произвести хорошее впечатление и угостить Николая Ставрогина: приготовил к его приходу стол с закусками, среди которых были: «ветчина, телятина, сардины, сыр, маленький зеленоватый графинчик и бутылка бордо»[394]. Александр Герцен в автобиографической хронике «Былое и думы» рассказывает комический эпизод, приключившийся с Белинским и вином бордо: «Белинский… стал несколько подвигать стол; стол сначала уступал, потом покачнулся и грохнул наземь, бутылка бордо пресерьезно начала поливать Жуковского»[395].

Винодельческий регион Бордо прославился, прежде всего, своими сухими красными винами. От их насыщенного цвета произошло название, прочно вошедшее в русский язык — «бордовый». Однако в Бордо, хотя и в значительно меньших объемах, производят белые и розовые вина. До этого мы говорили только об общем названии вин «бордо». Однако винодельческий регион Бордо делится на несколько зон, из которых производящими самые дорогие и знаменитые вина являются: Медок, Грав, Сент-Эмильон и Помроль.

Первым из вин Медока в русской литературе в 1815 году появляется лафит, который в настоящее время называется Château Lafite Rothschild (в 1868 году шато Лафит купил барон Джеймс де Ротшильд). О том, что такое лафит и до какой степени его можно было боготворить, сказано в романе Федора Достоевского «Записки из подполья»: «Я знал господина, который всю жизнь гордился тем, что знал толк в лафите. Он считал это за положительное свое достоинство и никогда не сомневался в себе. Он умер не то что с покойной, а с торжествующей совестью, и был совершенно прав»[396].

Совсем еще юный Пушкин в шуточном стихотворении «Вода и вино» придумывает наказание тому, кто смешивает воду и вино. Самым страшным наказанием, которое придумал Пушкин, будет утрата возможности оценить великолепный вкус лафита:

Да будет проклят дерзновенный,

Кто первый грешною рукой,

Нечестьем буйным ослепленный,

О страх!.. смесил вино с водой!

Да будет проклят род злодея!

Пускай не в силах будет пить

Или, стаканами владея,

Лафит с цимлянским различить![397]

А вот уже бутылка лафита красуется у Пушкина на столе будущих декабристов в «Евгении Онегине»:

Сначала эти разговоры

Между Лафитом и Клико

Лишь были дружеские споры,

И не входила глубоко

В сердца мятежная наука…[398]

Лафит и самого Александра Сергеевича всегда приводил в восторг: «Вечер у Нащокина, да какой вечер! Шампанское, лафит, зажженный пунш с ананасами», — писал он своей жене Наталье в 1833 году[399]. Длинные бутылки лафита, судя по повести «Коляска», приводили в восторг и Николая Васильевича Гоголя[400].

Иван Панаев сообщает стоимость бутылки лафита — 8 рублей[401], что в то время составляло значительную сумму. Поэтому становится понятным, что наказ Обломова в одноименном романе Гончарова: «Надо послать за лафитом», чтобы достойно принять гостя, привел в ужас его возлюбленную, которая также вела его хозяйство и финансы, потому что ей нужно было за этот лафит заплатить[402]. Гончаров уточняет в другом своем романе — «Обыкновенной истории», — что лафит следует подавать при комнатной температуре и ни в коем случае не охлаждать, вкладывая в уста Адуева-старшего фразу: «Экой болван! Подал холодный лафит». Иван Тургенев в романе «Дворянское гнездо» сообщает, что лафит в Москве можно было купить в дорогом французском магазине Депре: «Лаврецкий хотел удалиться, но его удержали; за столом генерал потчевал его хорошим лафитом, за