герои пьют или чай, или водку. А вот шартрез Горький почтил: «Ликёру зеленого принеси, Ванька; зеленого, знаешь? Так точно, шартрез»[338].

О шартрезе мы читаем у Ивана Бунина, что совсем неудивительно для такого эстета, каким он был в жизни. Герой его рассказа «Кавказ» пьет кофе с шартрезом: «Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару»[339]. А будучи уже в эмиграции в Париже, и сам Иван Бунин пьет шартрез, но не зеленый, а желтый. Может быть, потому, что зеленый чересчур дорогой: «За кофе с желтым шартрезом слегка охмелели»[340].

В отличие от шартреза, другой не менее знаменитый французский ликёр с «католическим» названием «бенедиктин» производят не монахи-бенедиктинцы, а светская компания. Создателем ликёра бенедиктин был французский промышленник и виноторговец из города Фекам в Нормандии Александр Легран, который, вероятно, нашел некий старинный сборник рецептов целебных настоек из бенедиктинского аббатства Фекам, расположенного в его родном городе. Это аббатство было основано в 658 году, а во время Французской революции закрыто. Легран с помощью какого-то специалиста, имя которого осталось неизвестным, создал в 1863 году на основе монастырских рецептов один из самых знаменитых французских ликёров. Чтобы подчеркнуть монастырское происхождение ликёра, Легран на этикетке поместил аббревиатуру D. O. M., которая расшифровывается: «Deo Optimo Maximo» («Величайшему и Лучшему Богу»).

Чехов в рассказе «О бренности» пишет о «пузатой» бутылке бенедиктина, такая форма бутылки сохраняется и по сей день: «Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины… Перед ним, как перед полководцем, осматривающим поле битвы, расстилалась целая картина… Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев»[341]. Также бенедиктин присутствует и в его рассказе «Мороз»[342], в рассказе Бунина «Пароход Саратов»[343] и в рассказе Алексея Толстого «Любовь»[344].

Александр Куприн в повести «Яма» приводит интересное наблюдение: бенедиктин очень полюбился веселым и доступным девушкам, они пьют только его[345]. А одна из девушек по прозвищу Маня Маленькая приходила от этого ликёра в неистовое состояние: «Но достаточно ей выпить три-четыре рюмки ликёра-бенедиктина, который она очень любит, как она становится неузнаваемой и выделывает такие скандалы, что всегда требуется вмешательство экономки, швейцара, иногда даже полиции»[346]. А страж порядка, околоточный, «поспешно допивая бенедиктин, жалуется на нынешнее падение нравов»[347].

Алексей Толстой в рассказе «Миссис Бризли» описывает ужин, который характеризует следующей фразой: «ужин не то чтобы роскошный, но не без вкуса, с бутылочкой Дуайен»[348].

«Дуайен» — это, по-видимому, кальвадос, а именно Doyen d’Age. Выражение это переводится как «старейший» (дословно: «декан по возрасту»). Этот кальвадос выдерживался в дубовых бочках более 20 лет. Название calvados напиток получил от названия одного из департаментов Нормандии. Кальвадос производят путем дистилляции яблочного, а также яблочного и грушевого сидра, которым Нормандия славилась с эпохи Средневековья. Кальвадос насыщен неповторимым запахом яблок, ароматом очарования знойного лета. Романтический образ кальвадоса создал немецкий писатель Эрих Мария Ремарк в романе «Триумфальная арка». Героиня этого романа (ее прообраз — Марлен Дитрих, в которую был безнадежно влюблен сам Ремарк) произносит ставшую знаменитой фразу: «Дай мне еще кальвадоса. Похоже, он и в самом деле какой-то особенный… Напиток грёз…»[349].

Крепкий французский напиток — абсент появлялся в поэтических строках самых отважных и сильных русских поэтов. Например, в «Экваториальном лесу» у Николая Гумилева, читатели которого — «сильные, злые и веселые», «умиравшие от жажды в пустыне, замерзавшие на кромке вечного льда». И появляется абсент у Гумилева в экваториальном лесу, в котором европеец из «экспедиции к Верхнему Конго» «в абсент добавлять отказался воды»[350].

Абсент любил Владимир Маяковский. Поэту был по плечу этот крепкий напиток. Приехав в Париж в 1927 году, Маяковский встретился с художником и литератором Юрием Анненковым, о котором уже упоминалось в связи с тем, что двумя годами позже они вместе ели буйабес. Когда перешли к заказу напитков, по воспоминаниям Анненкова в «Дневнике моих встреч», Маяковский произнес: «Отвратительно, что больше не делают абсента»[351]. Тогда во Франции он был запрещен, так как крепость его составляет, как правило, 70 %, а туйон, содержащийся в полыни, главном компоненте абсента, при такой высокой концентрации спирта приводит к галлюцинациям. Наиболее распространен абсент изумрудно-зеленого цвета, благодаря которому он получил название La Fée verte («Зеленая фея»). Во второй половине XIX века абсент стал любимым напитком артистической богемы, оставив неизгладимый след во французском искусстве, в том числе и в поэзии. Вот меланхолические строки Гюстава Кана:

Абсент, матерь счастья, о

бесконечный ликёр, ты отсвечиваешь в моем бокале,

словно зеленые и бледные глаза той,

которую я некогда любил[352].

«Зеленая фея» появляется у Максима Горького в повести «Жизнь Клима Самгина», когда одна из героинь — декадентка Серафима Нехаева — любуется рюмкой с «ядовито-зеленым» абсентом, а когда выпивает ее, рассказывает «о Верлене, которого погубил абсент, „зелёная фея“»[353].

История абсента была подобна падающей звезде: озарив и восхитив весь мир, он внезапно исчез. Из «сакрального» напитка художественной богемы, запечатленного на полотнах Эдуара Мане, Эдгара Дега, Винсента Ван Гога, Анри де Тулуз-Лотрека, Пабло Пикассо, а также Виктора Оливы, создавшего наиболее впечатляющий образ «Зеленой феи», в настоящее время он стал лишь напитком немногочисленных оригиналов-любителей. Владимир Маяковский в 1925 году в стихотворении «Верлен и Сезан» написал об этих картинах:

Лет сорок

######вы тянете

############свой абсент

из тысячи репродукций[354].

А немного раньше, в 1921 году, о согревающем абсенте упоминал Анатолий Мариенгоф в лирическом стихотворении «Разочарование», посвященном Сергею Есенину:

Зачем же знать кокотке и лакею,

Что тот худой высокий иностранец

И днем и ночью в фрачной паре

(Он говорит на ломаном английском языке

И вечно греется

Абсентом и сигарой)

Зачем же знать лакею, наконец,

Что этот гость:

Великий русский стихотворец…[355]

Возвышенная любовь к Франции, вспыхнувшая в сердцах русских