окну. Гладкий пол приятно холодил ступни. Джэд терпеть не мог ковров и давным-давно настоял, чтоб ему разрешили несколько упростить традиционно роскошное убранство королевских покоев. С превеликим удовольствием он расправился бы и с остальным великолепием – в первую очередь, с пышно разубранной кроватью под расшитым пологом, множеством резных украшений, высоким изголовьем, в центре которого красовалось изображение символа королей Саора, чьё имя «Дэйкен» стало вторым прозвищем Синеглазого. Да и прочее он не пощадил бы – несметное количество светильников, занавеси с драгоценными вышивками, выложенные самоцветами изящные шкафчики, столики, подставки под ноги и многое другое, переполняющее комнаты, отведённые Правителю, постоянно ему мешавшее и вызывающее невольное раздражение.

Он до сих пор не мог привыкнуть к роскоши. То было следствием проведённого на Земле детства, память о котором нет-нет да и проявляла себя в подобных мелочах.

Для всех в Саоре красота была необходимой составляющей жизни. Утончённая, возвышенная архитектура домов и изящество их убранства, великолепие нарядов, прекрасные украшения, посуда, утварь – всё было сделано искусными руками мастеров и несло отпечаток их индивидуальности. Замки Осха, Тери, Корха и Пенша представляли собой и вовсе нечто исключительное. Это была дань почтения подданных своим Правителям, не более, но такая, что от их вида захватывало дух у всякого, попавшего туда впервые.

А уж Орж, сердце Саора, сказочная мечта, сверкающий мираж – Орж от расстилающихся перед ним садов до острия высочайшего из шпилей являлся совершенством творения. С вершины горы Рен в час, когда скользящие лучи заходящего солнца пронизывали замок насквозь и на фоне густеющего бархата тёмно-фиолетового неба он казался продолжением Сэрбэл, Джэд, король Саора, восхищался Оржем наравне с прочими, но жил там скрепя сердце. Он носил традиционные одежды и спал в роскошных покоях, но чувствовал себя куда свободнее в плетёной хижине Тэнга или под открытым небом, не скованным ни короной, ни мантией. Лишь ожерелье королей вызывало в нём иные чувства, ни на секунду не давая забыть о возложенной на него ответственности, как и звери-символы, кольцами серебристых браслетов обвивавшие запястья.

Джэд с радостью оставил бы Орж, но считал себя не вправе менять тысячелетние обычаи. Иначе он давно бы выстроил себе дом среди круч Эриэжа и правил бы оттуда. Ему нравились горы, их голубые вершины, ветер, поющий в ущельях, их высота и отрешённость и то, что их первых касался серебряный свет Сэрбэл, поднимающегося из вод Океана. Поэтому единственным, что мирило короля с пребыванием в Орже, было расположение его покоев – в самой верхней из башен, с окнами на Эриэж, из-за которого каждое утро вставало солнце, наполняя комнаты сиянием.

Сегодня Синеглазый проснулся раньше Сэрбэл. Он сам не мог понять, что его разбудило. В открытое окно вливался свежий чистый воздух. Утренний ветерок принёс с собой нежные запахи вика и сейрока, луговых душистых трав. Саор праздновал ничем не омрачённое утро, но Джэд вдруг настороженно замер. Смутное предчувствие сродни неожиданному толчку нарушило мирный безмятежный вид. На секунду королю показалось, что среди угасающих лучей Тэор вспыхнул иной, белый и мертвенный свет, а на губах возникло ощущение мелкой сухой пыли. Миг – и наваждение прошло, оставив неясную, неопределённую пока тревогу.

Дэйкен тряхнул головой, подставляя лицо ветру. Задумчивость в его глазах сменилась решимостью. Бросив последний взгляд на тёмный, чёткий край Эриэжа, он отошёл от окна и неспешно оделся. Застёгивая на талии замысловатую пряжку пояса старинной работы, он в который раз перебрал в уме все дела, намеченные на сегодня, и, не найдя ничего важнее встречи с Советником Дэшем, назначенной на полчаса позднее, отметил, что вполне может располагать этим временем. Тут же он подумал о Дэрэке или Эльгер, но и его младший брат, и юная королева ещё сладко спали. Синеглазый знал это, как при желании мог без особого труда почувствовать любого из пяти тысяч своих подданных.

Дар этот – ощущать недоступное другим – передал ему на прощание Тор вместе с заботой о созданном им мире. Одновременно с этим Джэд получил и иные способности Хранителя Саора, о которых старался даже не думать, не то что рассказывать остальным, настолько они его беспокоили. Да и о том, что Создатель переложил на него свою ответственность, Синеглазый упрямо молчал, не желая ни влезать в сны, ни давать советы, как раньше поступал Тор. Он не собирался влиять на волю и выбор разумных существ, ему достаточно было оберегать Саор от напастей.

Подчинённый магии его обитателей, мир их был хрупок. Чтобы завернуть реку и подвинуть гору, достаточно было произнести вслух пару слов. На заклятиях возводились дворцы и держались мосты, чары окутывали сады и посевы. Лёгким мановением руки вызывались к жизни бесчисленные скоуни, неразумные, наделённые слепой силой, нацеленные на поставленную перед ними задачу и не отвечающие за последствия её выполнения, и от мимолётного же жеста возвращались в небытие. Волшебство управляло течениями и ветрами, ростом деревьев и созреванием плодов – так стоило ли удивляться, что беды случались так часто?!

Как-то раз, ещё только придя к власти, намучившись с сильнейшим наводнением в Корхе, промокший до костей, усталый и опустошённый, юный Джэд сердито спросил:

– Ты не мог сделать Саор поустойчивее, Создатель?!

– Мог, – невозмутимо ответил Тор, – но тогда он лишился бы своей магии и превратился во вторую Землю. Ты только что шутя управлял океанскими волнами. За счастье владеть силой, подчиняющей тебе гигантские потоки воды, необходимо расплачиваться. Верно, Синеглазый?

– Неумеха, не сдержавший собственное заклятие и вызвавший потоп, тоже хотел заставить воду повиноваться, – возразил Дэйкен. – Он не затевал дурного, но другие заплатили за его поступок жизнью. А теперь я обязан наказать его, как велит Закон Тодэрга – лишь потому, что он оказался слабее, чем о себе возомнил, и ему не по зубам то, что вышло бы у другого. Разве это справедливо, Хранитель? Если бы на его месте был более могущественный маг, всё обошлось бы, но мне придётся осудить этого неудачника только за то, что он не рассчитал свои силы.

– В том, что ты говоришь, немалая доля истины, – вздохнул Тор. – Но Саор не может позволить себе прощать ошибки, влекущие за собой жертвы. Такая доброта граничит с попустительством. Безответственность, легкомыслие, безрассудство, неосмотрительность там, где это оборачивается бедой для остальных, не имеют оправдания. Милосердие – хорошая черта, Синеглазый, но иногда оно заключается в том, чтобы вовремя наказать кого-то одного, удержав тех, кто замышляет подобное, и защищая этим всех, кто, возможно, пострадал бы от их попыток.

– Какое здесь милосердие! – гневно заявил Джэд. – Я же наказываю этого парня за то, что никто – ни ты, ни я, ни его