— Тебе, — Паук улыбнулся уголком рта, — он отдаст его бабу. Замолвлю слово, если хочешь.

— Хорошо бы.

Печень вздохнул так, что Оленегонка и Паук рассмеялись. Но Печень не обратил внимания на смех — он все принимал за правду.

— Получить его женщину было бы очень хорошо, — сказал он, растягивая слова. — Вот и Лучик сильно печалится, что у меня нет жены.

— Твой Лучик сама, не став женой, овдовела. Пусть лучше о себе поплачет.

— Да, это так.

Являна, или Девочка Луч приходилась Печени сестрой по отцу. С Пауком и Оленегонкой ее роднила мать. Ее жених умер, не отработав положенный выкуп. Жениха звали Лар.

— А ты какой награды хочешь? — спросил Оленегонка.

Но Паук будто не слышал вопроса.

— Пошли…

Он первым поднялся и побежал — за ним остальные. Но бег был недолгим — из белой дали вылетела Рукавичка. Она бежала к людям, не жалея лап.

Рыжая собака Паука понимала человеческую речь, безошибочно шла по следу, находила зверя и дарила его охотнику, которому оставалось только выстрелить. Но так же она была разумна в опасности и предупреждала хозяина, когда следовало отступить перед зверем или чужаком, который мог оказаться ему не по силам.

Рукавичка хватала людей за ноги, не давая идти.

— Где Маут? — глухо произнес Паук. — Почему его нет?

Пес не возвращался, и все вдруг поняли, что он не вернется больше.

— Убили Маута, — сказал Оленегонка.

— Это он его убил, — сказал Паук. — Он здесь, рядом. Маут напал на него… Мы пришли. Готовьте луки.

Все трое помчались туда, где долина прерывалась тонкой полосой черного леса. Оленегонка бежал первым — он и закричал:

— Стой! Смотри!

Он показывал вдаль, справа от себя — туда, где на белом пространстве возникали темные крапины. Их становилось больше, они вытягивались в неровную линию и медленно приближались.

— Это не Нохо, — сказал Паук-Хэтанзи, — это стая. Маут не боится волков. Они его и убили.

Следом Оленегонка заговорил о том, что у всех троих достаточно стрел, чтобы отбиться, и Паук, молча согласившись с братом, поднимал оружие.

— И там! Там!

Это кричал Печень — он стоял спиной к братьям и показывал на другой край долины, где так же возникали и росли темные крапины.

Волки приближались медленно и остановились на расстоянии выстрела — будто знали рубеж, где стрела теряет смертоносную силу. Хэтанзи сосчитал волков — на каждого стрелка приходилось по четыре зверя. Волки не двигались с места.

— Чего они ждут? — спросил Печень. Голос его подрагивал.

— Когда ты побежишь, — зло ответил Паук.

Он продолжил после недолгого молчания:

— Нужно начать самим. Я пойду на тех, что справа, Оленегонка — на тех, что слева. Ты, Печень, идешь с ним. Держись от него в нескольких шагах и не давай стае зайти сбоку. Пошли…

Пригнувшись, будто в настоящем бою, они побежали каждый на свое место. Длинноногий Паук первым остановился и с колена пустил стрелу — следом заговорили луки братьев. Все трое были надежными стрелками, каким не стыдно показать свое умение на большом празднике, но сейчас удача уходила от них. Волкам не понадобилось большой ловкости, чтобы избегать смерти — каждый из них попросту уходил с того места, где пролетала стрела.

Казалось, стая имела единый разум, опережающий замысел врага.

Паук первым понял это, когда увидел, как от общей линии отделился вожак — крупный волк с едва различимым горбом на холке и подпалиной на боку. Не спеша, он отбежал вправо, остановился и завыл. Едва стих зов, издалека начали появляться новые крапины — люди видели лишь часть стаи, — и когда линия волков стала плотнее, звери одновременно поднялись и побежали, охватывая стрелков петлей.

Сердце Паука похолодело, когда он вдруг ощутил предательскую легкость за спиной — в раже он расстрелял больше половины стрел, и наверняка то же сделали братья. Волки начали неспешно расправлять петлю, дожидаясь того мгновения, когда люди уже не смогут долго держать их на расстоянии. А с пальмами против такой стаи не устоять — даже втроем, вставши спина к спине.

Паук вскочил и оглянулся. С той стороны, где стояли Оленегонка и Печень, расправлялась та же петля. Будто издеваясь, волки останавливались и обнюхивали торчавшие из земли черноперые стрелы — их было много, как тальника на берегу.

— Э-эй, хватит! — что есть мочи заорал Паук. — Не стреляйте! Все ко мне!

Он побежал к тому месту, откуда они разошлись, чтобы начать бой. К счастью, братья не обладали столь же быстрым умом, какой был у Хэтанзи, поэтому страх перед единым разумом стаи еще не остудил их нутро.

— Ты хоть одного подстрелил? — задыхаясь, спросил Оленегонка.

— Нет…

— А я двух — в лес ушли.

— Не ври, — пискнул Печень.

— Я не вру!

Паук обоими руками схватил головы братьев и столкнул их лбами.

— Росомахи, слушайте меня. Когда волки будут вот здесь, — он указал на тропу, которой они шли еще недавно, — тогда нам конец.

Мы не отобьемся, даже если перестреляем половину.

Лица братьев вытянулись.

— Что делать, Хэтанзи? — прошептал Оленегонка.

— Надо бежать туда, откуда пришли, к Сорожьему озеру.

— А следы? — спросил Печень. Голос его дрожал, как перед наступлением слез. — Ведь он там… Нохо.

— Если мы доберемся до озера, по следу пойдут все — так сказал Хунгаль. Тогда ему не уйти. Думай, глупый твой нос… А теперь молитесь своим ногам.

Они оставляли долину, держа луки готовыми к стрельбе. Паук бежал последним, часто оглядываясь назад, чтобы видеть стаю. Волки двигались все той же петлей — справа, слева и сзади бегущих.

— Обходят! — крикнул Печень. Он дышал тяжело.

— Не обойдут. Терпи, скоро будет легче.

Паук знал, о чем говорил: долина постепенно сужалась и переходила в ущелье, по которому можно идти только по одному. Тогда стая вытянется в линию и напасть на людей станет намного труднее. Паук уже убедился в чудесном общем разуме стаи и понимал: если волки захотят напасть и получить легкую добычу, то сделают это скоро, до того, как долина уйдет в ущелье.

Но стая бежала мерно и не показывала явного желания напасть.

— Смени меня.

Оленегонка встал на место Паука и бежал спиной вперед — в этом умении ему не было равных.

До ущелья оставалось совсем немного, когда стая прекратила погоню.

— Они уходят, — крикнул Оленегонка. — Уходят волки!