— Ты ответил.

— Нет. То был не ответ. Слушай, что я буду говорить тебе… Охотник уходит в тайгу и обещает своим, что вернется через семь ночей. Ему говорят: «Иди и возвращайся», — и начинают ждать. Но ни через семь, ни через десять ночей охотник не возвращается. Нет его месяц, другой… Уже снег пополз с гор, а его все нет. И тогда родные просят шамана поискать его душу, но шаман не находит ее ни среди живых, ни среди мертвых. «Не иначе оторвался он от людей, пропал, провалился в дыру, ведущую в подземелье… Тайга забрала, зверю достался. Ушел в нижний мир, в чем был, не отмоленный, без проводов и теперь там бедствует. Такая доля. Не ждите его». Люди поплачут и забудут. А охотник — жив. Он был в плену, в рабах у чужого народа, бежал и вернулся домой. Но, увидев его, женщины закричали и попрятались в чумах, дети швыряли в него камнями, а мужчины говорили: «Ты — дух. Зачем возвращаешься к живым? Уходи». Охотник кричит им: «Что вы, люди, я же ваш родич!..» — «Наш родич обещал вернуться через семь ночей и не вернулся. Тайга забрала нашего родича, а ты — дух с его лицом». А человек приближается к своим. «Нет же, — кричит, — я живой! Подойдите, потрогайте мои руки, лицо — они теплые». Но мужчины не хотят слышать, хватают луки, пускают стрелы… Он избегает смерти и опять уходит в тайгу. Теперь каждый, кто встретит охотника, может убить его и получить похвалу, потому что избавил родичей от коварного духа, который обманывает, что у него теплые руки только для того, чтобы приманить другого человека и вцепиться в его шею… Охотник уходит и живет бродягой. У него действительно теплые руки. Как все, он хочет есть, мерзнет, чувствует боль, но он уже не человек. Он жив — и мертв. Он есть — и его нет. Имя его выброшено, как жир со скребка. Как не бывает зверя без шерсти, так не бывает человека без имени и рода. Для своих он умер, для чужих — раб. Кому он свой? Куда ему идти? Кто его примет?

— Не знаю, — сказал я. — Зачем говоришь мне это?

— Потому что так было среди нас, в нашей семье. Я был мал, когда слышал этот рассказ, но запомнил, крепко запомнил. А теперь вижу — я этот охотник. И ты — этот охотник. Поэтому слушай меня. Охотник должен искать такого же, как он сам. Я нашел тебя. Не ищи свой народ — теперь я твой народ, а ты мой. Брат твой мертв — теперь я твой брат. Мы выживем, сделаем набег, добудем женщин, оленей, собак и не будем нуждаться ни в каких родах и племенах, потому что сами станем племенем. Слышишь, брат, верь, что так будет. Только бы дожить нам до середины зимы, когда придет великий холод и начнет убивать людей Хэно.

Я помедлил и сказал, глядя прямо в глаза своего спасителя:

— Ты и вправду мой брат. Но и Лар — мой брат, а его убили. Как я отдам холоду месть за него? Разве он будет доволен — там, где он сейчас?

— Не отдавай, — спокойно ответил Нохо. — Просто поделись своей местью. Ты хоть и был рабом, а, наверное, не знаешь, как это — жить без огня в пору, когда птицы каменеют и падают. Разве нам не нужен союзник? Подожди…

Человек Песца поднялся, вынул из колчана стрелу и начал точить об камень железный наконечник. Убедившись, что работа сделана, он полоснул железом по своей ладони. Капли крови, попадая в огонь, отзывались едва заметными искрами.

— Сделай так же, — сказал он, передавая мне стрелу.

Теперь у нас обоих были кровавые ладони.

— Дай руку…

Мы долго сжимали руки друг друга. Кровь текла из ран, смешивалась, твердела и, наконец, скрепила ладони, как рыбий клей скрепляет части лука.

Нохо улыбнулся.

— Теперь твоя месть — моя месть. Только слушай меня. Я твой старший брат. Я знаю, как надо…

Мы обнялись и я сказал:

— Лар тоже был за старшего, хотя родились мы в один день. Он был больше меня. И ты больше. Только… хочу спросить тебя…

— Спрашивай.

— Два человека — невеликое войско.

Нохо просиял, увидев, что разум мой окончательно проснулся и встретился с мыслями, которые носил в себе со дня бегства из стойбища Ябто.

— Не веришь, что победим их?

— Я не знаю, как это сделать. Если ты знаешь — скажи. У Хэно четыре десятка воинов, ты сам говорил…

Нохо рывком отстранился от меня.

— Видишь огонь? — гневно зашептал он. — Смотри лучше, чтобы видеть, как он ярко горит. Запомни — не я проклят. Они! Мой безмозглый отец, потаскуха мать, Хэно, его сыновья, братья, невестки — все прокляты. Шаман или глупец, или обманщик, или предатель. Он уверял, что Мать Огня хочет именно моей крови, и теперь они ищут меня под каждым камнем, как вора, укравшего самую красивую и богатую невесту, и не могут найти… Они так и не поняли, что прокляты все, от старика до последнего мокрого младенца, и моя кровь им не поможет, как не помогла кровь Белоголового. Так захотела Мать Огня и почему — не мое дело. Не будь тебя, я занимался бы тем, что каждый день подходил все ближе к стойбищу и смотрел из укрытия, как от холода они начинают грызть друг друга, потом превращаются в вялых червей, потом — в звонкие деревяшки. Смотрел — и радовался бы в два сердца — своим и сердцем Сэрхасавы. Он их презирал, он бросил им свою жизнь, как объеденную кость с остатками мяса бросают никчемному родственнику. Хэно — росомаха, он теряет время в глупой, позорной суете, вместо того, чтобы принять участь, как принял ее мой брат. Если сомневаешься, то скажи — кто поможет проклятому? Кто спасет его? Может победить тот, кто проклят?

Прошло время, пока я собрался с мыслями и заговорил быстрой прерывистой речью.

— Я жил у Ябто всегда и думал, что родился в его стойбище… Ума — моя мать и мать Лара. Нара моя сестра. Ябтонга и Явире мои братья. Сначала я жил сыном, потом рабом. Я хотел уйти, когда увезли Лара, делал стрелы, наконечники из костей… Так прошло много времени, очень много. Я думал, что так и останусь тем, кем был, до самой смерти буду делать работу женщин… О том, что я уйду, я узнал вдруг, в один день, в одно мгновение, и все, от первого до последнего движения, у меня получилось, и страх даже не приблизился ко мне… Я слышал, что за спиной человека, всякого человека, есть демон, который ведет его от рождения. Он выходит из земли, из той ямы, в которую мать закопала твою пуповину… Я мал и робок, и верил в то, что мал и робок, и не смогу бежать и нести оружие. Это был он! Он! Он усыпил людей и собак, вдохнул в мое сердце решимость, дал лодку и тихую погоду…

Я остановился, чтобы успокоить дыхание, и продолжил:

— И потом он привел меня в руки Ябто, на угощение гнусу. Потом пришел ты… Скажи, и это все он? Если это так, то куда он приведет меня в другой раз? Скажи, если знаешь, чего он хочет от меня?

Нохо неожиданно рассмеялся.

— От тебя — ничего.

И добавил уже без смеха:

— Может быть, он хочет посмотреть, чего ты стоишь сам по себе?

Осень уходила в зиму, пабереги обметали русла рек, прозрачный лед затягивал заводи, и Хэно понимал, что жизнь его семьи уходит, как вода из худого туеса.