Вывод о том, что напряжение в 445 г. ослабло, можно сделать на основании биографии греческого ренегата, с которым Приск встретился при дворе Аттилы. Попав в плен в Виминакии (ныне Косталац, Югославия) в 441 г., он воевал под командованием Онегесия сначала против римлян, а затем против акатиров (акациров) с такой отвагой, что его хозяин сделал его свободным человеком. Он взял гуннскую жену, родившую ему детей, а рассказал Приску свою историю в 449 г. Следовательно, он женился, самое позднее, в 446 г. Поскольку маловероятно, что римский пленник немедленно был посажен на коня и отправлен против своих соотечественников, кампания, в которой он принимал участие, имела место, очевидно, в 442 или 443 г. Она предшествовала войне с акатирами, которая, таким образом, была датирована 443 г. Приск говорит совершенно ясно, что Куридах, прогуннский царь акатиров, обратился к Аттиле за помощью против проримских вождей своего народа. Следовательно, война имела место уже после смерти Бледы. Аттила повел огромную армию против акатиров, но покорил их лишь после многих сражений. 100 лет спустя Иордан все еще называл их gens fortissima (сильнейшими). Воевать одновременно против римлян и акатиров было для гуннов за пределами возможного. Все это приводит к 445 г., единственному, в котором, учитывая все обстоятельства, должна была иметь место война с акатирами. И это, в свою очередь, сужает период, в течение которого заключили „мир на Дунае“, до зимы 444/45 г. или следующей за ней весны. Вскоре после этого, то есть в 445 г., Аттила убил своего брата Бледу.

Наша информация о следующих годах взята из трех источников. Два из них проигнорировали исследователи гуннов, третий был истолкован ошибочно. Во-первых, имеется письмо Кассиодора, в котором он описывает встречу своего дедушки с Аттилой: „С Карпилио, сыном Аэция, он был направлен с ненапрасным посольством к Аттиле. Он без страха взирал на человека, перед которым дрогнула империя. Спокойный, благодаря силе духа, он презирал все эти жуткие гневные лица, которые хмурились вокруг него. Он не побоялся встретить полную силу гнева безумца, который вообразил себя покорителем империи мира. Он нашел короля высокомерным; он покинул его умиротворенным; и так умело отразил все его оскорбительные поводы для спора, что, хотя гунн был заинтересован в ссоре с богатейшей империей мира, тем не менее он унизился до поиска ее благосклонности. Твердость оратора подняла слабеющую отвагу его соотечественников, и люди почувствовали, что Рим не может быть объявлен беззащитным, пока в его распоряжении имеются такие послы. Так, он вернулся обратно с миром, которого люди ожидали с отчаянием, и поскольку они искренне молились за его успех, то с благодарностью приветствовали его возвращение“.

Дед Кассиодора имел дело с самим Аттилой наедине.

Характеристика царя как человека, „который был ведомым каким-то гневом, кажется, стремился к господству во всем мире“ (qui furore nesico quo raptatus mundi dominatum videbatur expetere), не оставляет сомнений в том, что он сделал себя единственным правителем гуннов. Посольство должно быть датировано после 445 г. Было бы интересно узнать, какими были у Аттилы calumniosae alligationen. Возможно, он жаловался, как часто делал это в делах с Востоком, что римляне не отдают всех гуннских беженцев. Или Аэций мог платить дань не так регулярно, как хотелось бы царю. Он мог попытаться привлечь на свою сторону германцев, над которыми Аттила утверждал свое господство. Но все это только догадки. Из Variae мы знаем, что гунны возобновили угрозы нападения на Запад и что послы Аэция с трудом сумели не дать дикарям вторгнуться в Италию или Галлию. Конечно, Аттилу заставило передумать вовсе не дипломатическое искусство Кассиодора. Римские риторы никогда не имели успеха с Аттилой, если их речи не сопровождал звон римских солидов.

Второй источник, проливающий некоторый свет на события второй половины 440-х гг., – это короткий фрагмент из труда Anonymus Valesianus (Анонима Валезии), который содержит, помимо прочего, рассказ об остготском царе Теодорихе (493–526): Орест, отец последнего западного императора Ромула Августула, присоединился к Аттиле, когда царь пришел в Италию, и был сделан его секретарем. В 449 г. Орест уже занимал ответственное положение. Он сопровождал Эдекона во время его миссии в Константинополь. Учитывая недоверие Аттилы к своим римским секретарям – одного из них он распял, – должно быть, прошло некоторое время, прежде чем он стал полагаться на Ореста. Однако представляется невозможным датировать пребывание Аттилы в Италии на такой шаткой основе. Гораздо важнее тот факт, что гуннский царь действительно отправился в Италию. В 449 г., в весьма напряженной ситуации, Аттила уведомил восточных римлян, что желает встретиться с их послами в Сердике (совр. София), если, конечно, они будут людьми достаточно высокого ранга. У Аттилы не было привычки совершать путешествия в страну врага ради собственного удовольствия. Мы можем предположить, что он встретился с Аэцием или его полномочными представителями на итальянской земле, вероятно недалеко от границы. Следовало принять очень важные решения.

Третий источник, из которого можно извлечь информацию относительно отношений гуннского царя с Аэцием, – это короткий отрывок из Ириска, который обсуждался в предыдущей главе. Римский doctor уступил Аттиле большую часть Паннонии.

Больше не может быть никаких сомнений в том, что путешествие Аттилы в Италию, переговоры Кассиодора с ним и уступка земли вдоль Савы – звенья одной цепи. Возможно, именно в этот раз Аттила был назначен военным магистром с соответствующим жалованьем.

Аттила был умиротворен, но другом Аэция, как утверждают почти все современные авторы, он не стал. То, что Аэций посылал ему дары и секретарей, – не важно. В 484 г. Евдоксий, лидер багаудов, бежал к гуннам. Если бы он был выдан римлянам, чего, несомненно, потребовал Аэций, хронист, сообщивший о бегстве, не забыл бы упомянуть об этом. Значит, римляне его не получили. И Евдоксий, определенно, был не единственным бунтовщиком, которому Аттила предоставил убежище. То, что гунны не разграбили Рецию и Норик, так же как Балканские провинции, не имеет ничего общего с их якобы дружественным отношением с Аэцием. Там просто нечего было брать. Все договоры, которые гунны заключали с Восточной империей, обязывали константинопольское правительство платить им дань. Они, несомненно, требовали и получали золото и от Западной империи тоже. Аэций был другом Аттилы не больше, чем для других варваров от Африки до Дуная. Гуннское вторжение в Галлию в 451 г. было всего лишь продолжением политики другими средствами, если, конечно, слово политика применимо к постоянному вымогательству.

Война на Балканах

В начале лета 440 г. правительство в Равенне узнало, что большой флот вандалов вышел из Карфагена. Никто не знал, куда он направился – в Испанию, на Сардинию или Сицилию, в Египет[72], Рим или Константинополь. Предательский захват Карфагена Гейзерихом годом раньше был ударом не только по Западной империи. Обладая лучшей гаванью к западу от Александрии, с судоверфями и опытными кораблестроителями, Гайзерих мог очень скоро создать флот, способный доставить пиратов-вандалов в любую часть Средиземного моря. Были поспешно укреплены стены Рима, усилены береговые укрепления Константинополя. В воззвании к римскому народу император Валентиниан III заверил, что вскоре подойдет армия „непобедимого Феодосия“, чтобы принять участие в борьбе против вандалов.