Мы можем, полагаю, различить три группы гуннов. Во-первых, Аттилу с его армией, во-вторых – „скифские орды“, раздраженные, недовольные своим царем, готовые ввязаться в войну, если они не получат все золото, которое, по их убеждению, задолжали им римляне. В-третьих, были гунны, уже воевавшие с римлянами.

Только в такой контекст укладывается другой фрагмент Приска. Феодосий послал бывшего консула Сенатора к Аттиле. Но Сенатор, „хотя и назывался послом, не осмелился ехать к гуннам по суше. Вместо этого он поплыл в Одессос (современная Варна), где был еще и генерал Феодул“. В Ехcerpta de legationibus Romanorum ad gentes этот отрывок следует за тем, где говорится о договоре Марга, и предшествует фрагменту, в котором описано посольство 449 г. Сенатор, как утверждает Томпсон, был консулом в 436 г. Но из этого не следует, что наш фрагмент может относиться к любому времени между 436 и 449 гг. Опять же, нельзя забывать, что Сенатора направили к Аттиле, что сужает интервал до 445–449 гг. В 447 г. с Аттилой вели переговоры Анатолий и Феодул, причем последний как командующий вооруженными силами во Фракии. Значит, путешествие Сенатора состоялось в 445 или, что более вероятно, в 446 г.

Наш фрагмент или игнорировался, или неверно толковался большинством знатоков гуннов. Томпсон, например, считает, что в нем видно презрение Приска к трусливому Сенатору. В тексте нет ничего подобного. Ключом к правильному пониманию являются слова „хотя и назывался послом“. Они могут означать только одно: Сенатор не рассчитывал, что люди, живущие в регионах, которые ему предстояло проехать по пути к Аттиле, станут уважать его статус. Следовательно, это были гунны, которые вели собственную войну с римлянами. Очевидно, Сенатор вернулся в Константинополь, так и не достигнув своей цели. Если бы он встретился с Аттилой, мы прочитали бы об этом у Приска.

У Марцеллина Комита есть четыре записи, относящиеся к 447 г.: в огромной войне, большей, чем первая, Аттила стер почти всю Европу в пыль; стены Константинополя рухнули во время землетрясения и были восстановлены за три месяца. Аттила дошел до Фермопил; Арнегискл храбро сражался и многих убил, но пал в бою с Аттилой у реки Утус на границе Дакии. О последней битве говорится и у Иордана, который добавляет, что Арнегискл был magister militum Mysiae, вышел из Марцианополя и продолжил сражаться даже после того, как его лошадь была убита под ним. О падении Марцианополя и смерти храброго генерала говорится также в Chronicon Paschale. Все три ссылки на Арнегискла определенно восходят к одному источнику. Но где Марцеллин прочитал, что Аттила отправился на войну перед землетрясением? И действительно ли он имел в виду, что война началась между 1 и 27 января? Очевидно, нет. Представляется, что запись, сейчас являющаяся первой в 447 г., изначально было последней в 446 г. Из „Галльской хроники“ 452 г. мы ничего не узнаем о ходе войны, но есть три источника, из которых мы можем получить некоторое представление о ходе событий.

Начнем с великого землетрясения. В 439 г. под руководством Кира стена, защищавшая город от нападений с запада по суше, была продлена вдоль берега Золотого Рога и Мраморного моря. Часть ее рухнула в воскресенье 27 января 447 г., на втором часу после полуночи. Весь район между porticus Troadensis, что возле Золотых Ворот и Тетрапилона, где сегодня находится мечеть Шахзаде, оказался в руинах. Когда наступило утро, 10 тысяч жителей во главе с императором вышли босыми к лагерю Хебдомон (Эвдомон), где патриарх провел специальную службу.

Шла в это время война с гуннами или нет, но городские стены были восстановлены со всей возможной поспешностью. Преторианский префект Востока Флавий Константин мобилизовал партии цирка. Синим он поручил территорию от Влахерны до берега Порта-Мириандри, а зеленым – участок оттуда до Мраморного моря. Рвы очистили от мусора, соединили стены, построили новые башни и ворота. В конце марта земляная стена уже стояла как прежде. Никто не мог построить ее лучше и быстрее.

В книге „Базар Гераклита“ бывший патриарх Несторий не мог обойти молчанием землетрясение. Он писал: „Бог потряс землю землетрясениями, подобных которым никто не мог вспомнить… В Константинополе, имперском городе, башни стены рухнули и оставили стену отдельной. [Это было во время], когда варвар снова зашевелился среди них, убивая и разоряя земли римлян, уничтожая все. И у них не было средств спасения, не было убежища, они были поражены страхом и не имели надежды. И он окружил их, заставил их чувствовать нужду во всем, что они делали для своего спасения. И поскольку они не понимали своего прежнего спасения, он послал этого человека, которого оторвал от выпаса овец, который протестовал против тайных целей сердца императорского. И он уже был взбудоражен Богом, и он велел сделать крест. И как будто он, то есть император, не верил ему, он сделал его из дерева собственными руками и послал его против варваров. Но он установил другой крест во дворце и еще один – на форуме Константинополя в центре города, так что его мог видеть каждый человек, так что даже варвары, увидев его, бежали в замешательстве. И сам император, уже готовый бежать, обрел уверенность, чтобы остаться, а нервы города, к этому времени ослабевшие, стали твердыми, и все случилось так… Варвары бежали в смятении, хотя их никто не преследовал, и император был сильно воодушевлен и погрузился в думы о своей империи. [Но варвары вернулись, и на этот раз римляне стали] слугами варваров и были отданы в рабство письменными документами. Варвары стали хозяевами, а римляне слугами. Так превосходство перешло к варварам“.

Текст не слишком ясен, вероятно из-за неопытности сирийского переводчика. Тем не менее у читателя складывается впечатление, что, пребывая в ссылке, Несторий получал довольно-таки подробную информацию о событиях во Фракии. То, что он написал о бегстве гуннов, подтверждается

Исааком Антиохийским в труде Homily on the Royal City. Это еще один документ, который, по непонятной причине, игнорируется исследователями гуннов: „Снова позволь нам воздать хвалу силе, которая освободила тебя от меча, снова возблагодари, чтобы он мог опять защитить в брешах. Он [то есть Бог] не растерял силу в войне, ты не видел лиц преследователя – с помощью болезни он сразил тирана, который грозил прийти и увести тебя в плен. О камень болезни они споткнулись, и кони пали, и их седоки – и на лагерь, который был приготовлен для твоего уничтожения, опустилась тишина… Слабой хворостиной болезни он ударил сильных людей и повалил их, и ярость не устояла перед слабостью… Ничтожным слабым посохом он обуздал для тебя воинственные силы; самые быстроногие пытались бежать, но слабость уложила их на землю. Кони ничего не достигли, всадники не имели успеха, равно как и оружие и все нападение… Болезнью он свалил гуннов, которые угрожали тебе… Своим указом он остановил бойню… Гунн хотел твою собственность, и от желания он перешел к гневу – его желание стало яростью, и оно заставило его взять меч и отправиться воевать. Жадные смешивали желание с гневом, и они осмелились напасть на город – это свойственно грабителям – переходить от желания к ссоре. Гунн в центре поля услышал о твоем величии и позавидовал тебе, и твои богатства зажгли в нем желание вернуться и унести твои сокровища. Он позвал и собрал вместе жителей полей, хозяев пустынь, чтобы покорить землю. Он взял меч в правую руку и взял лук, чтобы испытать его, послав стрелу. Только грешники достали луки и положили стрелы на тетиву – толпа уже была готова напасть, но тут их настигла болезнь, и воины оказались не у дел. Тот, чье сердце закалилось в бою, стал слабым от болезни. Тот, кто был искусен в стрельбе из лука, от боли внутри не мог его поднять. Всадники на конях спали, и вся армия затихла. Собранная армия, которой гунн хвастался, внезапна пала. Шум боя стих. Война с чужеземцами подошла к концу“.