неожиданно жестко проговорила Полина. — Вам я доверяю, капитан. Вы многое знаете обо мне. Вы спасли меня дважды, вели мое дело, скоро родите мне брата… и вы женщина. Не представляю, с кем еще я смогу свободно пообщаться, кроме родных. Я хочу справиться с этим, понимаете? Я люблю своего мужа, я хочу быть с ним, он мой! И я ненавижу свой страх, который не дает это сделать. Вы правы, правы насчет чувства безопасности, — она говорила торопливо, и Люджине оставалось только слушать, — был еще один случай, осенью. Я забралась к нему… вы же знаете, чем я занималась. Он тогда едва не убил меня — но берманы ведь все звереют, когда дело касается их территории. Он очень сильно меня напугал, очень. Абсолютно потерял контроль. Но ведь успел остановиться, сумел взять себя в руки — сумел, и я поэтому верила, что одного моего голоса всегда будет достаточно, чтобы остановить его!..

В кабинет вошел Стрелковский, увидел Люджину с телефоном — но она взглядом пресекла его попытку заговорить. Указала глазами на трубку, покачала головой, кивнула обратно на дверь.

Он без слов подхватил со стола какие-то папки и вышел.

— …Одного моего слова! — с отчаянием говорила Полина. — Моей любви! Знали бы вы, как он умеет сдерживать себя, как он сдерживался до свадьбы. Я верила, верила! Что, несмотря на то что в берманах столько звериного, инстинктивного, Демьян никогда не сделает мне больно! Но он сделал.

— И теперь вы боитесь, что в любой момент это может повториться.

— Я не боюсь, — проговорила Полина убежденно. — Умом не боюсь. Я вижу, как он мучается, как тяжело ему оттого, что он сотворил это со мной. Вижу, как меняет свои принципы ради меня. Знаю, что в разумном состоянии никогда не тронул бы. Но в какой-то момент рядом с ним начинаю цепенеть. Тело боится.

— Потому что тело не поддается логике и уговорам, ваше величество. Оно работает на инстинктах. Огонь обжег — рука дергается от огня. Можно пересилить себя и сунуть руку в огонь, но так и с ума сойти можно.

— Но ведь что-то можно сделать? — упрямо спросила молодая королева. — Один добрый и очень мудрый старик сказал мне ждать. Но я ведь не умею просто ждать.

— Ни один психолог не укажет вам, что делать и как жить, иначе это плохой психолог, — Люджина чуть повернулась в кресле набок, ибо затекла спина. — Но есть методы, которые позволят вам самостоятельно прийти к решению и сгладить травму. Для начала спрошу — вы точно не хотите воспользоваться услугами менталиста?

— Нет! — без сомнения ответила Полина. — Я не хочу ничего забывать. Все, что случилось со мной, — моё, плохое или хорошее. Забыть — это слабость. Это не для меня.

— А обратиться к сенсуалисткам? Вы ведь сможете лично попросить о помощи даже царицу Иппоталию.

Полина поколебалась.

— Если я не справлюсь сама, я так и сделаю, Люджина.

— Не вы сама, — мягко проговорила Дробжек. — Это ваша с супругом беда. Вам двоим с ней справляться. Но именно ваш муж должен убедить вас в том, что он всегда будет безопасен. Это его сфера ответственности.

— Он это понимает, — грустно сказала Полина. — Несмотря на то что сейчас далеко, балует. Изображает строгость, но все делает, что я попрошу.

— Вам это не нравится.

— А вам бы понравилось? Если я скажу, что для помощи мне ему нужно выдернуть свой позвоночник, он это сделает, капитан.

— Постараемся обойтись без этого, — пообещала Дробжек серьезно, и Полина вдруг засмеялась. Смех этот Люджина восприняла с облегчением — там, где нет надежды, нет и смеха.

— Демьян придумает что-нибудь, — проговорила королева, отсмеявшись. — Война закончится, он вернется и точно придумает.

— Вы очень верите в него, ваше величество.

— Я прекрасно понимаю, что наш мир могут захватить, что Демьян может погибнуть, но не хочу думать об этом, — очень по-взрослому объяснила Полина. — Я живу с верой в победу — иначе наш разговор не имеет смысла. Да и все, чем я сейчас занимаюсь, не имеет. Демьян делает все, что он может, для Бермонта, для мира и для меня. А я хочу сделать то, что доступно мне. Понимаете?

— Конечно.

— Тогда помогите мне.

— Вы уже сами себе помогаете, — Люджина старалась говорить еще мягче. — Скажите, вы еще кому-то рассказывали, кроме меня?

— Да. Сестре, совсем недавно. До этого не могла… просто не могла.

— Это хорошо, что возникла потребность рассказать, — Люджина, с наслаждением ступая босыми ногами по холодному полу, подошла к окну, — обязательно говорите о случившемся. Выход из душевных травм — это большая, долгая работа, и поддержка близких в это время очень важна. Если не с кем поговорить, а желание есть, записывайте, перечитывайте и жгите. Каждый раз, когда вы с кем-то делитесь, проговариваете, прописываете, боль становится чуть легче, ваше величество.

— Это я уже заметила, — согласилась Полина.

— А с супругом вы обсуждали то, что случилось? — капитан распахнула створки и с жадностью вдохнула свежий воздух. Сердце стучало: не ошибись, не ошибись.

— Он говорил со мной. Но мне невыносимо было вспоминать, больно, к тому же он все-таки выжил, у меня все вышло… я так счастлива была, что не хотела вспоминать.

— Но ведь вы имеете право на эмоции. На обиду, злость, непонимание, ярость по отношению к вашему мужу. То, что он тоже жертва, не делает вашу боль меньше.

— Я не испытываю ничего подобного, — резко заявила Полина.

— Вы не считаете его виноватым.

— Нет! — выкрикнула королева и замолчала, тяжело дыша. А потом заговорила сбивчиво, задыхаясь, словно глотая и загоняя внутрь слезы:

— На самом деле он виноват, конечно, виноват. Он мог не проводить боев, мог послушать Тайкахе. Он говорил — верь мне, и я верила. Но что мне сейчас это даст? Демьян сам все знает и сам себя казнит. Я не хочу делать ему больнее. Не хочу!

— Не нужно, не нужно, — тихо, успокаивающе забормотала Люджина, словно укачивая ребенка, и тяжелое дыхание с той стороны стало затихать. — Не хотите пока говорить — не нужно, скажете, когда будете готовы и если будете готовы. Невысказанные эмоции тоже могут быть