почти неуловимо. Как пчелы в прошлом году в расщепленном молнией дереве. Оно жужжало еле-еле, где-то в глубине, и первое время я даже не замечал звука.

Мы обнаружили рой в конце апреля, примерно на День АНЗАК. У нас росло дерево, в которое однажды попала молния. В нем поселились пчелы, и скоро весь двор пропах медом. Только тогда мы начали их слышать. Мама лишь об этом и говорила. Называла запах божественным, но переживала, как бы пчелы не залетели в дом. Она не страдала аллергией, просто считала, что пчелам в доме не место. Намекала – надо бы что-нибудь предпринять. Понятно, что предпринимать должен был либо я, либо Кэп. Гондон намеки игнорировал. Не желал ничего знать.

А я этих пчел обожал. Мама была права насчет запаха – пахло так, будто у нас каждый день пироги пекли. От улья в стволе исходил пчелиный жар, а жужжание напоминало работающую морозилку, я слышал его из своей комнаты. Вечером за чаем мама постоянно напоминала – пчелы, дорогой, надо бы что-нибудь предпринять. Но мы просто жевали отбивные и пили чай. Потом она, наверное, позвонила Кэпу на работу, надавила и достала его окончательно. Если так, то удивительно, как цела осталась. В общем, что-то точно произошло, потому что однажды он принес с работы канистру с горючим. Сразу пошел на задний двор. А вернулся со страшно покусанными руками и пальцами толще, чем сосиски на тарелке, однако сел есть и смотреть телик как ни в чем не бывало. Прям картинка из сериала «Счастливая семейка». У мамы вытянулось лицо, но она ничего не сказала. После чая я отправился во двор посмотреть, мама – за мной. Мы лишь глянули друг на друга и вернулись убирать посуду. Гондон еще сидел за столом, изображал интерес к телику. Явно ждал, что мы заговорим про маслянистую дизельную вонь и про миллион ползающих по лужайке пчел, но у нас хватило ума промолчать, и у меня, и у мамы. Ночью я лежал в кровати и по-прежнему слышал пчелиный гул. На самом деле гудело внутри меня – от злости. Иногда по ночам злость прямо-таки бушевала во мне, и тогда я радовался, что она не способна вырваться. Господи, да ею можно было целый небоскреб сжечь! В общем, так я и заснул – лежа на пыльной земле под караджонгом, слушая отдаленный гул и думая о пчелах.

Проснулся я задолго до рассвета. Увидел сквозь ветки звезды. Вспомнил, как однажды разглядел в бинокль спутники Юпитера. Один учитель сказал, что такое возможно, но я не поверил. Решил – полный бред. Попробовал, и твою налево! Оказалось, и правда возможно. Тогда же я отыскал звездное скопление Ясли, которое еще называют Улей. Учитель предложил мне как-нибудь посмотреть на звезды через его телескоп, но меня вечно оставляли после уроков, а вскоре учитель переехал. Я потом безумно мечтал о телескопе, только куда там. Ничего, наблюдать за небом в бинокль тоже круто. Мы с Ли пару раз забирались ночью на крышу сарая. Любовались поясом Ориона и Млечным Путем, ловили настоящий кайф.

От первого реального знакомства с небом сносит крышу. Когда вдруг понимаешь: луны и планеты – это целые миры. Небесные тела. Звезды и сами по себе красивые, но мысль, что они где-то существуют, живут и умирают – просто бомба! После трудного дня приятно закрыть глаза и подумать о таком. Я немножко повертелся на земле, почувствовал, как опять клонит в сон.

И вдруг сел. Меня пробрал холод, и сон пропал.

Бинокль.

Я потрогал шею. Пошарил в рюкзаке. Только уже понял – нет там бинокля. И я точно знал почему. Я забыл его на столе у старика. Черт.

Хотелось тут же подорваться и побежать за биноклем. Но я решил, что среди ночи старик запросто отстрелит мне башку. Поэтому я дождался первого серого света, собрал шмотки и поплелся назад к озеру.

Еще до того, как увидел хижину, учуял запах костра. Пробрался через соляные кусты и мимозу, протопал по дорожке – и вот вам пожалуйста, костер и старик. Когда он меня заметил, я притормозил, махнул рукой, но Финтан Макгиллис молча скрылся в хижине. Все, сейчас вернется с дробовиком… Однако вернулся Финтан с еще одной кружкой, и, когда я к нему подошел, она уже дымилась и ждала меня.

Доброе утро, сказал он.

Здрасьте, ответил я.

Бинокль на столе.

Я молча кивнул. Снял рюкзак и сел на ящик, придвинутый стариком.

Твое здоровье, поднял он свою кружку.

Ага, кивнул я. Пасиб.

Помолчали. Обоим было неловко. Потом старик ожил и собрался испечь лепешку, а я напомнил про мясо, которое он дал мне вчера; мы поджарили козлятину на углях, на решетке от холодильника. За раз все не съели, я предложил спрятать остатки в мясной шкаф, но Финтан велел мне забрать их с собой в обратную дорогу. Я завернул мясо в мешок для муки, сунул в рюкзак. Старик все время молчал. Да уж, нагнал я на него страху вчера. Наверное, нужно было объясниться, только я не мог начать.

В носке застряла колючка, я снял ботинок, потом носок. Ногу обдуло ветерком, и мне это так понравилось, что я снял и второй носок, пошевелил босыми пальцами на теплой земле. Приятно было вот так сидеть на утреннем солнышке. Вдыхать дым костра и запах чая, чувствовать во рту вкус жира и сахара. Я убеждал себя – еще капельку, и я встану, заберу бинокль, возьму свое барахло и двинусь в путь.

Вы когда-нибудь видели человеческий труп? спросил я. Сам не понял зачем. Похоже, расслабился у костра и решил отложить уход. И еще показать старику, что я не держу на него зла.

Финтан не оторвал взгляда от огня. Выплеснул чаинки за плечо.

Да, ответил. Я видел мертвых.

Это страшно.

Да, каждый раз.

Вроде считаешь, что некоторых ты не прочь увидеть мертвыми, услышал я сам себя. А когда видишь…

Да, настоящий ужас.

Я никого не убил, сообщил я. Знаю, вы думаете, что убил. Но нет.

Хорошо, что ты забыл бинокль, сказал Финтан. Тебе нужны припасы.

Не, ничего мне не надо.

У тебя есть чай и сахар?

Я помотал головой.

Мука? Свечи? Мыло? Овощи?

Обойдусь.

Одним-единственным ножиком для масла? Ну-ну.

Я напрягся. Финтан бросил на меня быстрый взгляд, поправил очки на носу.

Рылись в моих вещах?

Рылся. И не раскаиваюсь. Сколько ты продержишься на дюжине патронов и десяти фунтах соли?

Я тут не навсегда. Уж точно не на восемь лет. Это временно.

Сейчас май, Джекси. С такими припасами июня тебе не увидеть.

Разговор мне не нравился. Старик, кажется, по-прежнему считал, будто я хочу жить тут постоянно. Однако его слова