Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я помотал головой.
Жаль.
Слишком много добра.
Финтан наклонил голову. Лысина оказалась чешуйчатой и оранжево-коричневой, явно приняла на себя слишком много солнца.
Ась?
Говорю – добра у вас слишком много. Вы же не привезли с собой еды на восемь лет.
Нет, нет. Меня навещают. На Пасху и Рождество. В основном. В основном.
Кто? Кто навещает?
Кое-кто, Джекси. Ни к чему тебе знать. Я думал, мы друг друга поняли.
Ладно. Но – твою ж мать!
Дважды в год кто-нибудь привозит еду и предметы первой необходимости, немного книг, новостей… Однако Пасха пришла и ушла; дальше – никого. Так-то.
А что будет, если на Рождество к вам не приедут?
Вот тогда и узнаем, правда?
Мне показалось – сейчас не лучший момент сообщить старику, что ничего я не узнаю. Потому что не буду торчать здесь до Рождества. До него еще столько месяцев!
Людям, продолжил Финтан и наполнил кружки, давно пора усвоить, что в мире нет ничего постоянного. Я, конечно же, напоминаю себе об этом, однако воспитание разума требует усилий. Так уж мы устроены, жаждем ощущать под ногами твердую почву. Каждое утро я нахожу непостижимое утешение в том, что за озером встает солнце, над головой у меня есть крыша, а во дворике – коза. Говорю себе – вот он, еще один сегодняшний день, а большего мне и не надо. Только, к сожалению, чувство это не длится вечно. Видишь ли, даже человеку без будущего свойственны приступы… приступы… предвкушения. Что дальше? Когда? Навестят ли меня? Нет? Что произойдет?
Финтан опять впал в долгое молчание. Он жевал свои пластмассовые зубы, а я наблюдал, как прилетают и улетают каменные голуби, дул на чай, пил его жадными глотками. В конце концов я подумал, что пора делать ноги.
Слушайте, решился я, встал и вылил чайную гущу, мне очень далеко идти.
Как? удивился старик. Уже?
Он оглядел меня с ног до головы, будто успел позабыть о моем присутствии.
Мне надо возвращаться, сказал я.
Куда?
В свой лагерь.
А. Да. И где же этот бивуак?
На юге. Я там кенгуру оставил на дереве висеть. Он скоро портиться начнет.
О, мясо кенгуру, я бы за него многое отдал. Козы – мое спасение, Джекси, но очень уж однообразное.
Я могу приносить вам кенгурятину иногда, предложил я и сам не понял, всерьез или нет. Будем меняться.
Финтан махнул, чтоб я сел. Но я так и стоял, беспокойный и дерганый.
Ты вещи постирал, напомнил он. Они еще не высохли.
Без разницы, ответил я, хотя идти в сырой одежде противно, а мокрые носки – вообще отстой.
Задержись на обед. У меня мясо осталось, много.
Нет, помотал я головой. Надо идти.
Выглядишь ты не очень.
Я в норме, соврал я.
На самом деле у меня все ныло, и сил не было.
Что ж, вздохнул Финтан, не окажешь ли ты сначала услугу старику, Джекси?
Смотря какую.
Понимаешь, мне нужны дрова. Поможешь набрать тачку? Потом я дам тебе в дорогу козьего мяса.
Ладно, пожал я плечами. Только обуюсь.
Погоди, пусть твои ботинки еще посохнут. Я дам тебе другие.
Я уже и так чувствовал себя неуютно в его одежде. Тем не менее я сел на ящик на веранде и натянул на босые ноги какую-то странную обувь. У Финтана на плече висел карабин, и я не хотел накалять страсти.
В общем, потолкали мы тачку по дорожке. Точнее, я толкал, а Финтан брел рядом и молол всякую ерунду. Его ботинки оказались тяжелыми и покореженными, а колея стала очень уж неровной. Пару раз меня сильно затошнило, но до рвоты дело не дошло. Замечательное будет путешествие назад к прииску, в таком вот состоянии.
Мы миновали свалку и вошли в эвкалиптовую рощу. Здесь валялось много веток, погрызенных муравьями, и тележка наполнилась быстро. На обратном пути я чувствовал себя лучше, а старик болтал без остановки – типа, мы живем недалеко друг от друга, прямо-таки соседи, и если я собираюсь к нему заглядывать с кенгурятиной, то хорошо бы нам придумать какой-нибудь сигнал, звук или свист. Финтан спросил, не знаю ли я подходящего птичьего крика. Я не сообразил, что ответить, поэтому издал вопль коршуна-падальщика, а Финтан засмеялся, как ненормальный, и похвалил. Сказал – когда будешь меня навещать, каждый раз на подходе к хижине прячься в кустах и кричи вот так, по-птичьи; давай сигнал, что все в порядке. Я ответил – годится; лишь бы ответить, потому что мне было совершенно наплевать.
Возле разделочного дерева я поставил тележку и отправился в кусты за рюкзаком, биноклем и курткой. Решил – дальше Финтан покатит тележку сам; однако он поплелся за мной, не затыкаясь ни на минуту. Когда я наклонился за вещами, земля вдруг поплыла, и я упал на колени. Финтан сзади что-то сказал, я не услышал толком, мелькнула мысль – ах ты старый хрыч, наркоту мне подмешал…
Тому, кого много били по голове, это знакомо. Слова звучат издалека, шипят и пенятся где-то в стороне, будто помехи в телике. Еще такое бывает, когда заденешь ногой электрическую изгородь: сначала мир вокруг становится волнистым и в точечку, а через минуту-другую выравнивается и обрушивает на тебя звуки и ощущения. Вот и я сейчас чувствовал запахи – крови, мяса, древесных опилок. Вяло думал – черт, опять меня отделали под котлету, убью гада…
Неожиданно что-то брякнуло, какой-то урод запел, и я открыл глаза. О как. Надо мной – рифленое железо и эвкалиптовые балки, повсюду дым. Горит пустынная сосна. Подо мной – роскошная мягкая земля. Я удивленно моргаю, осторожно поворачиваю голову, и нате вам – оранжевая пыль, лужица золы, разделочное дерево, пятачок перед пастушьей хижиной. Только тени какие-то неправильные. Будто уже разгар дня.
Что за хрень?
Я сел, треснул кулаком по жестяной стене, и в дверной проем просунулась голова Финтана Макгиллиса.
Ну как ты?
Чем вы меня напоили?
Ась?
Что ты со мной сделал, мать твою?!
Я погрузил тебя на тележку, почти целиком. Дрова заберем позже.
Ты меня чем-то накормил!
Чаем с лепешкой, насколько помню. Я могу приготовить мясо, если ты еще голоден.
Я лежал на спальном мешке под верандой. Не помнил, как я сюда попал. Зато чувствовал голод. Дикий голод.
У тебя случился небольшой обморок, юноша. Думаю, от обезвоживания. Сейчас получше?
Кажется, ответил я.
Голова жутко болела, но уже не кружилась.
Что такое Магнит?
Чего?!
Ты просто повторял это слово.
Ничего, буркнул я. Ничего.
Финтан поджал губы, будто не поверил, однако выспрашивать не стал.
Уже почти вечер, сказал я и встал. Поздно.
Я прислонился к верандному столбу и вспомнил, что на мне чужая одежда. Похлопал по карманам – телефон пропал.
Он в хижине, на столе, сообщил ирландец.
Нафига