сомневался. Причем, если честно, меня его сомнения устраивали.

И знаете, наше соглашение работало. Сначала я не понимал его пользы. Но добывать мясо и дрова вдвоем, следить за окрестностями вдвоем оказалось эффективней, чем одному. Между нами, конечно, имелось мало общего, зато теперь было с кем поговорить. Хотя насчет разговоров тоже существовало правило. Мы никогда никому не расскажем друг о друге. Оба дали клятву. Все, что произойдет в хижине, останется в хижине. Это означало, что лучше знать друг о друге поменьше.

В общем, я не признался, что я из Монктона. А если б и признался, все равно – старый придурок не представлял, где он, не отличал Монктон от Микатарры или Мельбурна. Будто дружки-священники приволокли Финтана сюда в мешке, как картошку. Финтан ни черта не знал об Австралии, однако соображал быстро, поэтому приходилось следить за языком, чтобы не сболтнуть лишнего. Вначале мы оба перестраховывались. Это получалось само собой. По словам Финтана, мы просто вели себя воспитанно. Типа – соблюдали правила. Он разговаривал очень осторожно, ничего конкретного не сообщал. Молол одну хрень, дети мои, одну хрень.

В первые дни мы занялись переучетом – так это назвал Финтан. Вытащили все его припасы с полок и из бочек, пересчитали. Он прикинул: если дождей выпадет мало и козы продолжат приходить на воду, мы вдвоем прекрасно прокормимся до нового года. Я ответил, что в новом году меня здесь уже не будет. Финтан притворился глухим, хотя отлично все услышал.

Прошло целых два дня, прежде чем он дал мне нож. Старый разделочный нож для мяса, марки «Декстер», с деревянной ручкой и неплохой кромкой. Я полчаса повозил ее по точильному камню, и она стала просто отличной. Тогда-то я и понял, что старик мне доверяет. Я мог убить его из «браунинга», в любое время дня и ночи. Но лезвия обычно боятся сильнее, чем пули. Лезвием можно полоснуть спящего человека по горлу – и хана. Значит, чуваку с хорошим ножом надо ой как доверять – и днем и ночью. Я и был теперь таким чуваком, торчал у Финтана под дверью. Я – молодой, быстрый и опасный – под дверью у почти глухого Финтана. Конечно, моим ножиком для масла тоже можно было наделать бед, но Финтан понимал не хуже меня, что «Декстер» вскроет горло за секунду. Может, я раздуваю из мухи слона. Просто мне показалось, что этот разделочный нож скрепил наш со стариком договор.

В лагере Финтана работы всегда хватало. Меня это не напрягало, я не лентяй. Мы хорошенько смазывали мельницу – чтобы вода регулярно поступала в корыто и чтобы противный скрип не действовал мне на нервы, хотя сам Финтан никакого скрипа не слышал. После каждого чокнутого козла, попавшегося в ловушку, приходилось восстанавливать проволочное ограждение. Для мужика Финтан слишком помешался на чистоте и мытье. Выдал мне зубную щетку, о которой я даже не заикался. Сначала я психовал от таких приколов, но постепенно привык. Он научил меня готовить лепешки и еще кое-что. Я всегда таскал в тачке больше дров, чем Финтан, ведь он был старым и хромым. Пару раз я возвращался к кряжу и подстреливал кенгуру – для разнообразия. Финтану кенгурятина нравилась. Он вкусно тушил хвосты. Иногда я нарезал стейки, и мы запекали их в печи, больше же всего Финтан любил жареное филе с перцем и помидором. Оно напоминало ему говяжьи стейки из «Шелбурна» – это паб в Ирландии, где Финтан когда-то обедал. Он восхищался – даже не подумаешь, что кенгурятину ешь. Я отвечал – при желании за говядину можно чуть ли не любое мясо выдать.

А вот чистить сортир я ненавидел. Раньше Финтан делал это раз в неделю; теперь, когда нас стало двое, приходилось чистить раз в три дня. Ох и гадость! Сортир представлял собой сидушку, под которой стояла металлическая бочка. Ее нужно было вытянуть и погрузить на тачку. Причем вытянуть и погрузить, как только бочка наполнится наполовину, иначе весь путь до свалки ты будешь расплескивать дерьмо. Господи, каким же длинным казался этот путь! Плетешься, весь облепленный мухами, а они ползают по тебе, перебирают загаженными лапками. Потом мотыгой и лопатой долбишь яму в каменистой земле. И наконец вываливаешь в яму содержимое бочки. Финтан называл этот день Супным. Я иногда ходил по-большому в заросли, лишь бы отсрочить Супный день. Финтан говорил, что поступал бы так же, только он уже старый, и ему тяжело сидеть на корточках. Заявлял – лучше я буду нюхать дерьмо раз в три дня, чем падать в него каждый день.

По вечерам мы обычно сидели у костра на улице. Он много читал, Финтан Макгиллис. Одни и те же книги, снова и снова. Выкраивал на чтение час-другой при свете дня, чтобы не тратить керосин и свечи. Многое Финтан знал наизусть. Стихи, отрывки из Библии. Он часто рассказывал их мне у костра, в темноте. Сначала я думал, старик хочет похвастать своими большими знаниями, потом я понял: он просто одинок. Этими словами Финтан боролся с темнотой; делал так еще до моего прихода – а может, еще и до того, как вляпался в какую-то паршивую историю и попал сюда.

Он был из Ирландии, где много зелени и дождя, а жители верят в фей. Говорил – ирландцы больше не верят в церковь, имеют право; зато до сих пор верят в маленький народец и Ию. Я так и не понял, что такое Ию. По-моему, болтовня про фей – ерунда, но Финтан считал, что у людей она в крови, причем не только в Ирландии. Говорил – может, не зря? Ведь люди иногда ощущают то, что невидимо для глаза. Я мысленно соглашался – может, и не зря. Бывает, я чувствую, когда за мной наблюдают. Или знаю о чьем-нибудь скором появлении – правда, только о появлении знакомых. Наверное, что-то подобное Финтан и имел в виду при нашей первой встрече, когда бубнил про звериное начало в людях.

Вот эту тему я и хочу обсудить с Ли, когда мы увидимся. В смысле, эту тему тоже. Потому как у Ли такое бывает. Иногда она похожа на пастушью собаку. Ты и дернуться не успеваешь, а она уже идет в нужную сторону; чует направление твоих мыслей еще до того, как ты принимаешь решение. Многие, наверное, скажут – бред; я считаю, в этом что-то есть. У меня было время все обдумать. Не так много времени, как у старика, но вполне достаточно.

Финтан утверждал – верить в фей