Остаток недели прошел без инцидентов. Корделия, как обычноосенью, уехала пожить на Мартас-Винъярд, Оливер по-прежнему наотрез отказывалсяпризнавать существование Шайлер, и с Джеком ей так и не удалось еще разпоговорить. Но на данный момент Шайлер была настолько занята проблемамиреального мира — биологией, домашними заданиями, сдачей эссе по английскому,что ей было не до разборок со всем этим.

Когда она выдвигала и прятала клыки, челюсть у нее болела,зато она с облегчением обнаружила, что уже не чувствует этого глубинного,нутряного голода. Она узнала от бабушки, что священное целование — это оченьважная церемония и большинство принадлежащих к Голубой крови ждут официальногобрачного возраста, восемнадцати лет, прежде чем исполнить ее, но случаипреждевременного питья крови учащаются с каждым поколением, некоторые вампирытеперь заводят первого фамильяра в четырнадцать-пятнадцать лет. Кодекс такжезапрещал брать кого-то из Красной крови без его согласия.

Повинуясь какому-то порыву, Шайлер решила навестить мать вбольнице в пятницу после школы, поскольку Оливер не позвал ее к себе, как этообычно бывало прежде. Кроме того, у нее имелся план, и она не хотела дожидатьсявоскресенья, чтоб попытаться осуществить его.

Шайлер решила порасспрашивать мать, вместо того чтобытрадиционно читать ей воскресные газеты. Даже если Аллегры не сможет ответить,будет хорошо просто выговориться, озвучить все свои вопросы.

В будний день в больнице было тихо и малолюдно. Пустыекоридоры навевали ощущение заброшенности. Жизнь повсюду зачахла, дажемедсестрам, похоже, не терпелось скорее уйти на выходной.

Шайлер снова, прежде чем войти к матери в палату, посмотрелав окошко. И как и в прошлый раз, у изножья кровати обнаружился все тот жеседовласый мужчина. Он что-то говорил матери. Шайлер приложила ухо к двери.

— Прости меня… прости… очнись, пожалуйста, позвольпомочь тебе…

Шайлер смотрела и слушала. Она знала, кто это. Это долженбыть он. Сердце девушки от возбуждения забилось чаще.

Мужчина продолжал:

— Ты уже достаточно долго наказываешь меня и себя.Вернись ко мне, умоляю!

Тут к Шайлер подошла сиделка матери.

— Привет, Шайлер. Что это ты делаешь? Почему незаходишь? — поинтересовалась она.

— Вы его видите? — шепотом спросила Шайлер, указавв окошко.

— Кого — его? — озадаченно переспросиласиделка. — Я никого не вижу.

Шайлер сжала губы. Так значит, незнакомца видит только она.Все было так, как она и думала. Девушка ощутила трепет предвкушения.

— Не видите?

Сиделка покачала головой и посмотрела на Шайлер, словно наненормальную.

— Да, это просто игра света, — успокоила ееШайлер. — Мне показалось.

Сиделка кивнула и отошла.

Шайлер вошла в палату. Загадочный посетитель исчез, ноШайлер заметила, что сиденье стула еще хранит тепло тела. Девушка огляделакомнату и негромко, впервые с того момента, как заметила плачущего незнакомца,позвала:

— Папа! Папа, это ты?

Пройдя в соседнюю комнату, предназначенную для посетителей,она огляделась.

— Это ты? Ты здесь?

Никто не ответил. Незнакомец не появился. Шайлер села наоставленный им стул.

— Я хочу узнать о своем отце, — сказала Шайлербезмолвной женщине на кровати. — О Стивене Чейзе. Кем он был? Что онсделал с тобой? Что произошло? Жив ли он? Приходит ли он навестить тебя? Это онсейчас был здесь?

Шайлер повысила голос, чтобы посетитель, если он все ещегде-нибудь поблизости, мог ее услышать. Пускай отец поймет: она знает, что этобыл он. Шайлер хотелось, чтобы он остался и поговорил с ней. Корделия всегдаупоминала о нем так, что создавалось впечатление, будто отец причинил материкакой-то ужасный вред, что он вообще ее не любил, но в сознании Шайлер это никакне увязывалось с мужчиной, рыдающим у постели матери.

— Мама, мне нужна твоя помощь! — взмолиласьШайлер. — Корделия говорит, что ты можешь очнуться в любой момент, кактолько захочешь, но ты не приходишь в себя. Мама, очнись. Очнись, ради меня.Ну, пожалуйста!

Но женщина на кровати не шевельнулась. Ответа непоследовало.

— Стивен Чейз. Твой муж. Он умер, когда я родилась. Вовсяком случае, так мне сказала Корделия. Это правда? Мой отец действительномертв? Мама! Пожалуйста! Мне нужно знать.

Ни знака. Даже палец не шевельнулся.

Шайлер оставила вопросы и снова взялась за газеты. Оначитала объявления о свадьбах и чувствовала странное успокоение от этогоперечисления брачных союзов и их единообразия. Дочитав все до конца, она всталаи поцеловала мать в щеку.

Щека Аллегры была холодной и восковой на ощупь. Словно упокойника.

Шайлер ушла даже в большем унынии, чем обычно.

Тем вечером, когда Шайлер вернулась домой, у нее состоялсялюбопытный телефонный разговор с Линдой Фарнсворт.

В нынешний момент самой крутой рекламной компанией джинсовойодежды в городе (да и во всем мире) была компания «Цивилизации». Их эффектныерекламные щиты висели по всей Таймс-сквер, а трехсотдолларовая модель«Соушелайз» с очень заниженной талией, поддерживающая ягодицы, изменяющая формубедер, в пятнах, обесцвеченная, рваная и сверхдлинная сделалась культовой вещьюдля всех поклонников джинсовой одежды. И, судя по всему, дизайнер запал насоответствующий его концепции снимок Шайлер.

— Ты — новое лицо «Цивилизации»! — захлебываясь отвосторга, вещала в мобильник Линда Фарнсворт. — Ты им необходима! Незаставляй меня умолять!

— Ну ладно, пускай, — сказала Шайлер, слегкаошеломленная буйством эмоций Линды.

Поскольку Шайлер не смогла придумать уважительной причиныотказать божествам моды (кто она такая, чтобы говорить «нет» «Цивилизации»?),на следующее утро она отправилась в центр на фотосессию. Фотостудия на крайнемзападе Челси располагалась в громадном, размером с квартал, здании, где раньшеразмещалась типография. Служебным лифтом управлял близорукий джентльмен вдешевом костюме, он доставил Шайлер на нужный этаж.

Фотостудия располагалась в северо-восточном крыле здания.Дверь была открыта и подперта, и из помещения неслась громкая электроннаямузыка.

Шайлер зашла, плохо понимая, чего ожидать. Студияпредставляла собой большое открытое пространство: белые стены, блестящиеполиуретановые полы и окна от пола до потолка. На одной из стен был натянутцельный белый задник, а напротив установлен штатив. Зевающие практикантывертелись у вешалок с одеждой, чтобы стилист с дредами мог осмотреть их наряды.

— Шайлер!

Сухопарый мужчина с легкой щетиной, в мятой футболкенаправился к девушке, с энтузиазмом протягивая ей руку. На нем были солнечныеочки-авиаторы «Рей-Бэн», он курил на ходу.