Обогнув все тот же ряд гаражей, Олег увидел, что находитсяпрямо под окнами тети Нюриной квартиры. Вход был с другой стороны дома, а сюдаво двор выходило окно комнаты и балкон. Этим балконом тетя Нюра непользовалась, он был в аварийном состоянии и мог обвалиться. Олег размахнулся изашвырнул сумку на балкон — второй этаж все-таки, не слишком высоко. И рукисвободны. И за чужие деньги беспокоиться не нужно. Из-за гаражей показалисьпреследователи. Олег бросился вперед, нырнул в подворотню — и понял, что попалв ловушку: двор, куда он вбежал, был глухим: с одной стороны — высокий бетонныйзабор, с другой — кирпичная стена без окон, брандмауэр, кажется, дальше уголкакого-то склада, мусорные контейнеры, никакого выхода не было. А за спиной унего уже был слышен топот и учащенное дыхание. Обратный путь был отрезан.

Олег огляделся в поисках какого-нибудь орудия самообороны,но все вокруг было покрыто полурастаявшим снегом, и на глаза ему не попалосьдаже приличной палки. Ему стало по-настоящему страшно. Преследователи ужестолпились в подворотне и проскочили следом за ним во двор. Последним,запыхавшись, подбежал бритоголовый и сразу же бросился к Олегу, брызгая слюнойи размахивая велосипедной цепью. Остальные кинулись следом. Олег пыталсяотбиваться, но их было слишком много, удары сыпались градом. Он старалсязащитить голову и удержаться на ногах, понимая, что, если он упадет, они забьютего ногами насмерть. Дыхание перехватило от жесткого удара по ребрам. Всевокруг заволокло каким-то багровым туманом. Олег прижался спиной к мусорномуконтейнеру. Его били молча, или он просто не воспринимал уже шум голосов —слышал только тяжелое дыхание и чье-то натужное уханье. Все поплыло перед егоглазами, мир потемнел. Он упал на снег, последнее, что он смог разглядеть, былтяжелый подкованный ботинок, нацеленный прямо ему в лицо…

Когда-то эта квартира на Петроградской была большойгосподской квартирой, принадлежащей родителям Людвиги Юлиановны. Пришла новаявласть, родители исчезли, квартира стала запущенной многолюдной коммуналкой, агимназистка Люся со временем превратилась в маленькую, сухонькую, запуганнуюстарушку, ютящуюся в самой маленькой и самой темной комнатке, когда-токухаркиной.

Бывшую детскую занимала Захарьиха — торговка с сытногорынка, здоровенная краснорожая баба, главным жизненным удовольствием которойбыло травить безответную Людвигу Юлиановну. Стоило старушке крадучисьнаправиться по коридору в «места общего пользования», как Захарьиха, неизвестнокак это замечавшая, выскакивала в коридор и набрасывалась на нее, истошно вопя:

— Буржуйка выползла! Мало ты народной кровушки попила!Ты еще и при нашей власти пожить норовишь! В сортир народный прешься! Зажилась,стерва, на этом свете!

Непосредственный интерес Захарьихи заключался в том, что онамечтала завладеть комнаткой Людвиги Юлиановны, — хоть и маленькая, а вхозяйстве все сгодится, — и даже заранее подала заявление на эту комнатукак. жертва сталинских репрессий. Жертвой репрессий она была очень сомнительной— отсидела при Сталине два года за воровство, — но при ее характереспорить с ней никто не решался, и комнатку ей чуть было не дали, но тутсовершенно случайно кто-то из домоуправления вспомнил, что Людвига Юлиановнапока еще жива, и заявление временно отложили.

Захарьиха совсем озверела, и бедная старушка, боясь лишнийраз проходить мимо ее комнаты, стала пользоваться общественным туалетом уплощади Льва Толстого.

Так продолжалось до тех пор, пока за нее не вступился, постранному капризу судьбы, отставной чекист, заслуженный работник органов ИванИгнатьевич Ильичевский. Иван Игнатьевич вышел из бывшего кабинета, где онпроживал в гордом одиночестве, шаркая мягкими суконными бурками, в которых онходил зимой и летом, аккуратно выбил свою неизменную черную трубку и сказалмедленно и весомо:

— Для того ли вождь мирового пролетариата ВладимирИльич Ленин скрывался в лесах Финляндии, чтобы советская пенсионерка ЛюдвигаЮлиановна, пусть даже и буржуазного происхождения, ходила в общественный туалетна площади Льва Толстого? Это политически неверно. Каждый имеет правопользоваться местами общего пользования, — и так сурово при этомпристукнул своей черной трубкой, что Захарьиха перепугалась и скрылась в своейкомнате.

Ивана Игнатьевича она боялась и уважала, что было для нее, всущности, одно и то же. Он давно уже завершил свою карьеру в органах, но тем неменее с соседями держался с ледяным высокомерием человека, прикосновенного квласти, изрекал иногда суровые политические оценки и охотно откликался на давнозабытое звание «квартуполномоченный». Соседи его не любили и передаваливполголоса друг другу не вполне достоверные, но достаточно страшные истории изего чекистского прошлого.

Среди прочего, поговаривали, что к его чистым рукам прилиплово времена его буйной молодости немало ценностей, реквизированных во времяобысков и арестов у злокозненной буржуазии и прочих врагов народа, но посколькув свою комнату Иван Игнатьевич никогда никого не приглашал, то ни подтвердить,ни опровергнуть этих слухов никто не мог.

К восьмидесятым годам, когда потихоньку дед начал трогаться,Иван Игнатьевич как-то поскучнел, выцвел, сдал и вскорости тихо скончался.Захарьиха к тому времени, хоть и успела незадолго до этого получить все жекомнатку Людвиги Юлиановны, была уже не в лучшей форме, и в комнату ИванаИгнатьевича вселили совершенно новых жильцов, пожилых и добропорядочных супруговПримаковых из расселенного в связи с аварийным состоянием дома здесь же, наПетроградской.

Старожилы квартиры с огромным любопытством заглядывали вкомнату покойного чекиста, мол, не надо ли новым жильцам молоток, или чайникпоставить, или еще чего по хозяйству, но при этих заглядываниях никакихусыпанных бриллиантами канделябров или хотя бы кабинетов красного дерева незамечали, даже картин на стенах не было, а была обыкновенная, довольно беднаястариковская обстановка; единственно подозрение вызывал громоздкий сундук,обитый медными полосами, да и то, по-видимому, зря, потому что Примаковы сразуже по приезде вызвали племянника Олега и при содействии дворничихиного мужадяди Васи Капитонова выволокли неподъемное страшилище на помойку.

Неуемная Захарьиха не поленилась там же на помойке перебратьсодержимое сундука, выпустила на свет бесчисленное количество моли, котораямного лет жила в остатках какого-то меха, весьма возможно, что это былашиншилла. Кроме этого, в сундуке находились дореволюционный маскарадныйиндейский костюм на мальчика десяти лет с приложенным к нему томагавком, резнаядеревянная рама, почему-то без картины, вся проеденная жучком, и кружевнаяиспанская черная мантилья, которую хозяйственная Захарьиха попыталась былоиспользовать в качестве головного платка на похоронах родственников и знакомых,но после стирки в отечественном порошке «Новость» мантилья в руках Захарьихипревратилась в клубок рваных ниток. На дне сундука, завернутые в байковоеодеяло, лежали две настенные тарелки, расписанные цветами и птицами, но то лиони и раньше были с трещинами, то ли разбились при переноске сундука напомойку, но Захарьиха разочарованно сказала «Черепки!» и выбросила тарелки вмусорный бак. На этом все кончилось, и соседи уверились, что никакого богатствастарый чекист после себя не оставил.