Николай Егорович Примаков был мужчина обстоятельный ихозяйственный.

После переезда он много работал по благоустройству своейновой жилплощади: побелил потолок, поклеил новые обои, покрасил окна. Комнатабыла большая, светлая, два окна и балкон. Самое почетное место в комнатезанимал огромный мраморный камин. Конечно, топить его никому и в голову бы непришло, в квартире давно уже было проведено паровое отопление, да и дымоход былзаложен. Николай Егорович долго раздумывал, как быть с камином, нужна ли вкомнате такая бесполезная вещь, но жена уговорила его камин не трогать, пускайсебе стоит, места у них много. Скорей всего ею руководила мысль, сколько сил ивремени потратит муж на то, чтобы сломать камин, и сколько пыли и грязи онадолжна будет потом убрать, но, так или иначе, камину объявили амнистию.

Прошло какое-то время. Николай Егорович переделал вседомашние неотложные дела и стал выходить летними вечерами во двор, чтобыпоиграть с соседями в домино. Сам он был человеком непьющим, но по жаркомувремени не отказывал себе в кружечке пивка. И сидя как-то раз на лавочке,попивая пиво, он разговорился с мужем дворничихи тети Лиды Капитоновой опрошлом. Дворничихин муж дядя Вася был старожилом этого дома и потомственнымдворником, как он с гордостью о себе рассказывал. Жили они в бывшей дворницкой,а теперь квартире номер семь, вход со двора. Квартира была темная, с двумямаленькими комнатками, вместо прихожей — сразу кухня, а туалет был отдельный.Для того чтобы попасть в туалет, надо было выйти на лестничную площадку,повернуть за угол, подняться на три ступеньки и открыть своим ключом маленькуюнеприметную дверцу. И все предки дяди Васи так и жили в этой квартире еще «сдореволюции», как он выразился. И хоть теперь сам дядя Вася дворником неработал, а устроился по случаю в пункт приема стеклотары тоже тут, за углом, нодинастии не дала прерваться его жена.

Вслушиваясь в пьяненькую болтовню дяди Васи, НиколайЕгорович выяснил для себя интереснейшие вещи. Оказывается, когда проводилипаровое отопление, очень давно, еще до войны, дворником был дяди Васин отец.

— И был приказ от домоуправления — всем заложитьдымоходы. Это чтобы у кого печки, там, или камины, так чтобы не дай бог незатопили. Работали, конечно, люди, печки ломали, плиты кухонные, раз они теперьбез надобности. И покойный Иван Игнатьич, значит, вызывает моего батю иговорит: «Ты, Евсеич, дымоход мне заложи, но секретно, чтобы тайник был. Мне,говорит, документы важные нужно хранить, а тут будет как в сейфе». И подпискувзял с бати, чтобы ни-ни, не проговорился, а то — сразу в Большой дом — ипривет! И батя так и молчал, органов боялся.

— А откуда же ты узнал?

— А это уж потом, при Никите, когда бояться перестали,батя как-то по пьяному делу проговорился, да только забыл уже по старости,какие кирпичи там вынимаются. А я так думаю, нет там ни хрена, да и не было.Это старый черт Игнатьич цену себе набивал, показывал нам, какой он важный дасекретный.

Разговор этот Николай Егорович запомнил хорошо, и однажды,не в силах справиться с его любопытством, стал осторожно простукивать стенкикамина. Жена сначала удивилась, а потом махнула на него рукой. Первоепростукивание ничего не дало, но, как уже говорилось, Николай Егорович Примаковбыл человеком обстоятельным. Потратив на изучение камина целую зиму, он добилсяжелаемого результата. Вскрыв старый дымоход, Николай Егорович вскоре нашел итайник. Там лежал самодельный кожаный мешочек. Развернув его, Николай Егоровичобнаружил аккуратную картонную папку с завязками. Открыв эту папку, он снедоумением пожал плечами: в ней лежали какие-то картинки — коричнево-серые нажелтой старой бумаге.

Картинки Николаю Егоровичу не понравились, но как человекотчасти начитанный (во всяком случае, во времена массовой периодики онпочитывал журнал «Наука и жизнь») он предположил, что находка может иметьхудожественную или историческую ценность. Он руководствовался здравой мыслью,что не стал бы старый чекист так далеко прятать какую-нибудь ерунду. Поэтому онпока папочку прибрал в укромное место, а чуть позже, через одного знакомогоподполковника, с которым изредка играл в шахматы, напросился в гости кзнакомому этого подполковника, знатоку и коллекционеру живописи и другихматериальных ценностей.

Коллекционер долго и внимательно рассматривал картинки,сказал что-то расплывчатое и предложил Николаю Егоровичу купить их все затриста рублей.

Деньги были по тем временам очень солидные, но НиколайЕгорович, человек довольно наблюдательный, заметил, как у коллекционера селголос и задрожали руки, а поскольку острой нужды в деньгах у Примаковых небыло, Николай Егорович решил картинки пока поберечь; он их аккуратненькособрал, уложил в папочку под страждущим взглядом знатока и поскорее ушел домой,потому как страждущий этот взгляд и особенно появившийся в нем нехороший блескочень ему не понравились.

А вышеупомянутый знаток и коллекционер по уходе НиколаяЕгоровича напился сначала валерианки, потом коньяку, потом позвонил своемузнакомому подполковнику и аккуратно его о Николае Егоровиче расспросил, авечером, встретившись со своей любовницей, молодой эффектной брюнеткой, вминуту недолгого успокоения после бурных ласк сказал ей мечтательно изадушевно:

— Чего только не бывает на свете! Пришел ко мне сегоднястарый хрыч, вынимает канцелярскую папку с тесемками, посмотрите, говорит, моикартиночки. Я думал, там у него теткины образцы для вышивки, а он вынимаетоттуда шесть офортов Рембрандта! Я чуть дара речи не лишился! Продайте, говорю,за триста рублей! А этот жук навозный, видно, что-то почувствовал и быстреньковсе в папку сложил и ушел.

Подруга посмотрела на него с задумчивым интересом ипроронила:

— Не умеешь ты, дружочек, чувства свои скрывать. У тебявсе на лице написано, вот и упустил старикана. Как его хоть звать-то, узнал?

Сама подруга коллекционера чувства свои скрывать умела оченьхорошо.

Взять, к примеру, неожиданную бурную страсть к стареющемуколлекционеру, прямо скажем, не очень похожему на Алена Делона… А шесть офортовРембрандта — это очень серьезно. Из-за них можно не только на бурную страсть,но и на кое-что похуже решиться…

В детстве Оксаны Кривошеиной не было ничего интересного, вюности, пожалуй, тоже. Она этот период своей жизни вспоминать не любила.Родилась она в городе Череповце, где жила вдвоем с матерью до самого своегоотъезда после окончания школы. Мать работала, растила дочку одна, мужья у неебыли, но как-то никто не задерживался надолго, потому что у матери был оченьскандальный характер, даже Оксана, ее родная дочь, не могла переносить ее вбольших количествах.

Мать была малообразованна, про таких раньше говорили «изпростых», но обладала практической сметкой и бульдожьей хваткой. Эти двакачества Оксана унаследовала от нее в полной мере. А от отца, который рассталсяс матерью, когда Оксане было три года, она получила вполне приличную внешность.К окончанию школы из дочерна загорелой голенастой замухрышки выросла высокая,длинноногая черноглазая девица. Природные данные были неплохие, все остальноеполучится с помощью дорогой одежды и косметики.