Платье, как ни странно, отыскалось: шифоновое черное, в мелкую крапинку. К нему подобралась шляпка-таблетка с вуалью. Нитка жемчуга немного оживила наряд, но ровно настолько, чтобы не диссонировать с глобальной печалью.

В машине Лионелла думала о Кирилле, мысли были невеселыми, но все лучше, чем похоронные.

«Какое удивительное и коварное существо – человек, – думала Лионелла. – Еще вчера днем я верила в его невиновность, а сегодня сомневаюсь».

Стоило Льву сказать, что Кирилл продает уже проданный дом, и ее уверенность рухнула.

«Регина Криволуцкая… – Лионелла никогда не слышала этого имени, но по этому поводу у нее были свои соображения: – Уж лучше бы он продал дом мужику…»

Она велела притормозить у цветочного магазина, чтобы забрать заказанные цветы. Водитель ушел и возвратился с букетом, который, как и планировалось, не был сугубо траурным. Цветочный гуру добавил в композицию свежую нотку: розовую ветку дендробиума. Это было стильно, изысканно и вполне в духе Лионеллы Баландовской.

Автомобиль подъехал к ритуальному залу за десять минут до окончания церемонии. Мишель Петухов заканчивал прощальную речь у гроба жены:

– И как сказал классик: если безутешно плакать до тех пор, пока не иссякнут все слезы, то рано или поздно на вас опустится скорбный покой и вы почувствуете, что отныне с вами уже ничего не может случиться, ни хорошего, ни плохого…

Лионелла вспомнила, что встречала эту цитату на форумах в Интернете, и, возлагая цветы, старалась не смотреть на лежавшую в гробу Катерину.

Она встала поодаль и только после этого оглядела присутствующих.

У гроба сидели незнакомые ей женщины. Старшая, вероятно, мать Катерины. Ее лицо выражало неподдельное горе. Остальные, по внешнему виду – провинциалки, просто глазели по сторонам.

Недалеко от гроба, в черном декольтированном платье длиной выше колен, стояла Марго Никодимцева. Заметив Лионеллу, она сделала приветственный жест. Рядом с ней Лионелла заметила Терскова. Объяснить его присутствие было непросто. Она выбрала очевидность: Терсков приехал, чтобы отдать долг памяти женщине, погибшей в его отеле. Чем не версия? Другой просто не было.

Среди пришедших проститься с Катериной была и Милена Полторацкая, как всегда безвкусно одетая, с тяжелым ожерельем на шее. Рядом с ней был старец Порфирий. По его отрешенному виду было ясно, что он молится.

– Разрешите… – оттеснив кого-то плечом, рядом с Лионеллой возник Шмельцов. – Не выношу подобных мероприятий, но не прийти не мог.

– Аналогично, – сдержанно заметила Лионелла.

– Когда вынос тела?

– Через несколько минут.

Шмельцов взглянул на часы:

– Удивительно зловещее изобретение… Не находите?

– Похороны?

– Я про часы. Ни на минуту не позволяют забыть, что жизнь – конечна.

– Это грустно.

– Вам особенно идет эта шляпка. Страдал без вас все эти дни.

– Любезник, – тихо проронила она.

– Чаровница, – сказал он.

– Не лучше ли вам выйти? – спросила дама с лошадиным лицом.

– Прелестная идея. Вы позволите? – Шмельцов проворно склонился и поцеловал даме ручку, после чего вывел Лионеллу на улицу. – Какое облегчение!

– Вы хромаете, – сказала Лионелла.

– К счастью, мой полет не был фатальным.

– Вы правы, Катерине повезло меньше вашего. – Лионелла достала мундштук и, не отводя взгляда от своего отражения в стекле, закурила. – Действительно странно…

– Что именно?

– В одном отеле с одного этажа с разницей в двадцать четыре часа падают два человека.

– Прошу заметить: характер наших полетов диаметрально различен. Кому это знать, как не мне. Я – участник.

– В таком случае поделитесь: как вы решились?

– Крепко выпил, и мне показалось, что крыша не настолько крута. Припоминаю то волшебное чувство: смесь протеста, жажды свободы и безграничной смелости.

– Врете… – сказала Лионелла, затянулась сигаретой и выпустила дым изо рта. – Все, что вы сейчас рассказали, – вранье.

– У вас нет оснований не верить мне.

– Вы бы не решились на это. Вы – расчетливый человек.

– Я был пьян.

– Это ничего не меняет. Вы слишком дорожите собой. Не знаю, что на самом деле заставило вас лезть на крышу, но причина была куда как серьезнее.

– Повторяю: это был протест, жажда свободы и безграничная смелость. – Шмельцов взглянул на Лионеллу, и в его глазах запрыгали чертики.

– С вами невозможно говорить. Вы – профессиональный лжец.

– Всегда говорю правду.

– Снова – ложь.

– Ну хорошо, – он улыбнулся. – Скажем так: по возможности я бываю правдив.

– Один неглупый человек сказал мне: поменьше играйте в игры. – Лионелла царственно взмахнула рукой. – Дарю эту фразу вам.

– Игра – вся моя жизнь.

– Послушайте, Григорий. – Лионелла затушила сигарету, сунула янтарный мундштук в футляр и спрятала его в сумочку. – Ответьте мне на вопрос…

– Всегда к вашим услугам.

– Для чего Ольшанский ждал вас после игры?

– По-моему, ответ очевиден.

– Итак…

– Чтобы встретиться и поговорить.

– О чем?

– Я дал слово хранить тайну. К тому же я не только не помог, но усугубил его положение. Ольшанский, кажется, арестован?

– Кирилл мне все рассказал…

– Неужели? – Шмельцов пораженно отстранился.

– Вы пообещали ему денег.

– Не только пообещал, но и дал.

– С чего это вдруг? Ему давно никто не дает. А вы сами позвонили и предложили.

– У меня появились свободные средства. Впрочем, почему я должен это обсуждать? Мои деньги, что хочу, то и делаю.

– И все же не понимаю. Почему это совпало по времени с вашим пребыванием в Питере. Не проще ли было подождать, когда вернетесь в Москву? Зачем было вызывать его туда?

– Он сам не хотел ждать. Есть такое слово – приспичило.

– Есть, – Лионелла, не меняя осанки, чуть заметно кивнула. – Только мне кажется, приспичило не ему.

– Кому же? – Шмельцов любезно заглянул ей в лицо.

– Вам.

– Что за чушь!

– У вас была какая-то цель. И, кстати, пистолет, из которого застрелили альфонса, лежал в ящике вашего стола.

– У меня никогда не было оружия.

– Тогда скажите, как он там оказался?

– Вы это у меня спрашиваете?! – Шмельцов возмущенно огляделся. – Я был в душе. Откуда я знаю, что там случилось! И, кстати, когда я вышел из ванной, я встретил вас.