гидры. Подобное же место с отравленными испарениями находилось рядом с Киррой – городом, побежденным при помощи яда: здесь некогда погиб кентавр Несс. Древние представления о том, что вода, почва и атмосфера могут быть заражены следами ядовитого оружия прошлого, находит современное соответствие в том гибельном загрязнении природы, которое обусловлено испытаниями биохимического и ядерного оружия и хранением соответствующих отходов[185].

Болота и трясины в целом считались опасными для здоровья, и не без причин: заболоченные земли и стоячая вода наверняка кишели комарами, переносившими малярию, которая в античности распространялась в определенных регионах. Истинных причин эпидемий, зарождающихся в болотах, еще не понимали, но то, что осушение болот идет во благо общественному здравоохранению, осознали еще в V в. до н. э., когда натурфилософ и врач Эмпедокл успешно поборол свирепую лихорадку (которая теперь считается малярией) в сицилийском городе Селине. Он разработал подробный гидроинженерный план осушения местных болот (малярию в итальянских болотах удалось искоренить лишь в пятидесятые годы XX века)[186].

Вергилий в своем труде по сельскому хозяйству, написанном в I в. до н. э., описывал мор, убивавший домашний скот и диких животных, чьи трупы затем портили питьевую воду (рис. 13). Варрон (116–27 гг. до н. э.), хорошо образованный римский ученый, предвосхитил достижения современной эпидемиологии, отмечая: «Надо обратить внимание, нет ли тут и болот; кроме того, в болотах заводятся какие-то крохотные существа, которых нельзя уследить глазом, но которые попадают по воздуху через рот и нос внутрь тела и производят тяжелые заболевания»[187]. Лукреций – натурфилософ, писавший примерно в 50 г. до н. э., – тоже высказывал идею о невидимых микробах:

Существует немало семян всевозможных.

Как указал я уже, из которых одни животворны,

Но и немало таких, что приводят к болезни и смерти,

К нам долетая. Когда они вместе сойдутся случайно

И небеса возмутят, зараженным становится воздух[188].

Одни такие болезнетворные частицы поступают в организм через кожу, другие – при вдохе через ноздри, третьи поглощаются с пищей. Вдыхая зараженные частицы атмосферы, например, в болотистых местностях, мы, по словам Лукреция, «необходимо должны вдохнуть и болезнь, и заразу»[189].

Согласно историку Титу Ливию (I в. до н. э.), именно из-за последствий устройства лагеря в нездоровой низине заболели галлы, напавшие на Рим примерно в 386 г. до н. э. В тот год стояла чрезвычайно жаркая погода, и ветер нагнал «удушливые облака пепла и пыли» от пожаров, устроенных галлами в том регионе. Инфекция распространилась по всему галльскому лагерю, и истощенные воины, которым удалось выжить, собрали целые горы трупов и сожгли их. Это место впоследствии получило название «галльских костров»[190].

Рис. 13. Иллюстрация мора, описанного в «Энеиде» Вергилия: «Воздух был отравлен, и ужасная, тлетворная болезнь» уничтожала людей и посевы. «Морбетто. Чума во Фригии», Маркантонио Раймонди, 1515–1516 гг., гравюра на основе картины Рафаэля

Тит Ливий и Силий Италик описывали ужасную эпидемию во время Второй Пунической войны в ходе осады Сиракуз жаркой осенью 212 г. до н. э. Болезнь распространилась на обе воюющие стороны: 40 000 римлян под предводительством Марцелла и сицилийско-карфагенское войско численностью 50 000 во главе с Гимильконом.

Причиной мора стала невыносимая жара и «смертельное зловоние» стоячих болот. Сначала умирали собаки и дикие животные, а затем тысячами стали гибнуть солдаты. Трупы лежали без захоронения, что еще сильнее отравляло воздух и воду. «Мертвые наводили ужас на больных, а больные – на здоровых», – писал Тит Ливий. Однако стоит отметить, что Марцеллу удалось увести войска на более возвышенное место, а сицилийцы ушли из лагеря карфагенян при первых симптомах заболевания. Карфагеняне же полегли все до одного, включая и самого Гимилькона[191].

Описывая чуму в Афинах, случившуюся во время Пелопоннесской войны, Диодор Сицилийский пришел к выводу, что причиной эпидемии стали наводнения, произошедшие предыдущей влажной зимой, в результате чего образовались болота, полные «гнилых, дурных испарений, которые загрязнили воздух» и испортили посевы. Афиняне, находившиеся под спартанской осадой в своем жарком и перенаселенном городе, оказались легкой жертвой болезни. К IV в. до н. э. военачальники уже хорошо понимали, что армия не должна пить дурную или болотистую воду. «Грязная вода подобна яду и вызывает мор», – предупреждал римский военный стратег Вегеций. Более того, если армия слишком долго стоит на одном месте, воздух и вода «становятся грязными и нездоровыми». Если не менять лагерь постоянно, предупреждал он, «начинаются серьезные заболевания»[192].

Совет Ксенофонта никогда не ставить лагерь в нездоровом месте частично основывался на том, что он знал причины поражения афинян в их роковой экспедиции на Сицилию в 415–413 гг. до н. э. Уже упомянутую ранее болотную лихорадку, которая чуть ли не полностью истребила греков во время сицилийской катастрофы, описывали Фукидид, Диодор Сицилийский и Плутарх. Все они соглашались, что сокрушительное поражение афинян на Сицилии частично связано с лихорадкой (ныне доказано, что их поразила малярия), которую они подцепили в болотах, где неосторожно разбили летние лагеря. Диодор Сицилийский указывал, что впоследствии, в 396 г. до н. э., карфагеняне поставили лагерь в той же болотистой лощине, что и афиняне, и тоже пали жертвой мора. Примерно в том же районе карфагеняне погибли и в 212 г. до н. э., о чем уже упоминалось[193].

Непонятно, сделали ли афиняне эту роковую ошибку по собственной инициативе или же сицилийцы «приняли определенные меры, чтобы завести афинян в столь ужасные условия». Как неоднократно отмечал Фукидид, сицилийцы пристально следили за тем, чтобы не предоставлять грекам выгодного пространства, постоянно отрезая их от источников воды и пищи[194]. Местные жители, должно быть, хорошо знали эндемичные болезни района Сиракуз. Вполне правдоподобно, что афинские захватчики пали жертвами военной хитрости сицилийцев.

Некоторые современные военные историки исключают маневрирование с целью оттеснения противника в «антисанитарные» условия из дискурса биологического оружия, однако, по словам Грмека, в античности эта стратегия, основанная на твердых биологических познаниях, работала весьма эффективно. Зная свойства местных болот и стоячей воды, даровитый командир мог спросить себя: «Как использовать природные ядовитые миазмы против моих врагов?» Заманить или оттеснить врага на эти своеобразные минные поля с микробами порой значило одержать победу в войне[195].

Германские племена блестяще умели оттеснить врагов в опасные для них местности. Когда в 106 г. до н. э. римляне воевали с тевтонами, римские инженеры, по предположению военного историка Фронтина, «безрассудно избрали место для лагеря» близ укреплений германцев, не понимая, что единственный источник воды – река, вдоль которой стоят вражеские частоколы. Тевтонские лучники поражали каждого, кто приближался к реке. Впрочем,