– Тяжелая контузия у тебя, парень. Сильная травма головы.

– Что со мной происходило?

– Первоначально наблюдался частичный паралич конечностей. Нарушено кровообращение в мозге с множественным поражением внутренних органов. Внутренние травмы менее заметны, хотя более опасны. Так что еще не совсем понятно, во что все это может вылиться… Особенно беречь тебе нужно голову, наблюдается сильное внутричерепное давление. Мы со своей стороны сделали все возможное, но тебе еще предстоит долгое лечение. Обратишься к врачу-неврологу, он тебе поможет.

Новость, что он отныне списан подчистую, Василий воспринял удручающе. Еще совсем недавно он держал в руках оружие, воевал, был годен к строевой, а теперь похоже, что инвалид. Хотя с другой стороны – остался жив, что не могло не радовать.

Все последующие дни, проведенные в эвакогоспитале, Хрипунов не подходил к зеркалу: опасался увидеть обезображенное, обожженное лицо или, хуже того, перекошенное нервным тиком, какое он наблюдал у сержанта из своей роты, у того тоже была тяжелая контузия. Но когда он наконец все-таки отважился глянуть в осколок зеркала, то увидел осунувшееся, исхудалое лицо. Выглядел постарше, выражение лица приобрело сумрачность. Такое лицо встречается у людей, перенесших большое горе; в коротко стриженных волосах запряталась прядь седых волос, но само лицо не пострадало. Вот разве что взгляд свой Василий не узнал… Зрачок правого глаза сместился к самой переносице и не желал двигаться. «Ничего, не беда! – размышлял он. – И таких косоглазых бабы любят! Главное, кости целы!»

* * *

Со времени последнего ограбления миновала неделя. Перемены не заставили себя долго ждать, в поисках преступников милиция принимала усиленные меры – на улицах увеличилось количество милицейских патрулей. Была организована конная милиция, не опасавшаяся заглядывать в самые криминогенные уголки Казани. Больше стало патрульных милицейских машин, дежуривших близ заводов и административных зданий. Вечерами городские улицы выглядели безлюдными. Город словно замирал.

– Трудно будет выходить на дело, – произнес Петешев, отрывая от воблы плавник. Обсосав его, добавил: – Мусора активизировались. Может, Лешку к себе возьмем? Он чиграш прыткий, я давно за ним наблюдаю.

Хрипунов, погруженный в невеселые мысли, поднял взгляд на Петешева. Взор у Большака оставался пустым, невидящим, а правый глаз неожиданно пополз к переносице. Так случалось только в минуты крайнего волнения. «Что это на него нашло?» – подумалось Петешеву. Расспрашивать не стал, зная вспыльчивый характер Большака.

– Ты часто лагерь вспоминаешь? – неожиданно спросил Василий.

– А чего его вспоминать? – пожал плечами Петешев. – Было, ну и ладно! Что теперь с этим поделать? Сейчас у меня другая жизнь.

– А я вот вспоминаю. Что-то накатило на меня.

Приподняв трехлитровую банку с пивом, произнес:

– Давай подолью.

– Подлей, – подставил стакан Петр.

Василий до краев налил пива в стакан.

– Хорошо пиво пошло! И вобла очень кстати.

Хрипунов вдруг неожиданно улыбнулся и произнес:

– Я ведь Лешку Барабаева тоже давно знаю. У него голубятня есть, как и у меня, иногда встречаемся с ним на базаре, когда голубей покупаем. Шустрый он, конечно, чиграш. Но как-то не рассматривал его даже. Зеленый он уж больно!

– Леха – парень надежный. Зуб даю! – горячо уверял Петешев.

– А без зубов не боишься остаться? – хмыкнул Хрипунов.

Петешев нахмурился.

– Большак, ты под шкуру мне не лезь, я ведь по делу интересуюсь.

– Ладно, не ерепенься, о другом я хотел поговорить. В наши дела вся моя родня пристегнута! У нас все путем! Даже тещу подключил, сейчас она на Чеховском рынке торгует. Не хотелось бы проколоться! А потом, кто знает, что у него за душой? Сдаст всех с потрохами! Что тогда?

– Помнишь, мы на Подлужной хату хорошо подломили?

– Богатое было дело, – заулыбался Василий Хрипунов.

– Так это наводку нам Бабай дал!

– Этого мало… Испытать его нужно.

– А что ты предлагаешь?

– Пусть тогда еще одну путевую наводку даст. А там мы посмотрим…

– Сегодня же ему сообщу. Ну а завтра у тебя часиков в восемь свидимся.

* * *

Около восьми часов вечера к Василию заявились Петр Петешев и Алексей Барабаев, последний выглядел крайне возбужденным. Было заметно, что ему не терпелось поделиться увиденным. Волновала и сама встреча с Большаком, имевшим в Суконной слободе безоговорочный авторитет.

К обстоятельному разговору приступать не торопились. Распили для начала белоголовку, закусили копченой колбаской, а когда желудки сыто заурчали, Хрипунов спросил, откинувшись на мягкую спинку дивана:

– Ну что там надыбал, Бабай? Выкладывай!

Слегка хмельной от выпитого, а потому еще более взбудораженный, Алексей заговорил:

– Я тут с неделю назад к корешу своему наведался в Ново-Татарскую слободу, его дом стоит на самом берегу Кабана. Небольшой такой домишка, бедно живут, с хлеба на квас перебиваются. А вот рядом с ними, метрах в пятидесяти, домина знатный, весь из красного кирпича! Старик в этом доме живет, лет под семьдесят. Зовут его Рифкат-абый. Свиней разводит и на базаре продает. Даже непонятно, что он с такими большими деньгами делает.

– А живет один, что ли? – заинтересованно спросил Хрипунов. Парень был дельный и нравился ему все больше. Похоже, что он не только шустрый, но еще и сообразительный.

– В том-то и дело, что он один там живет! – с горячностью продолжал Барабаев. – Один раз в три дня приходит к нему какая-то татарочка лет сорока пяти. Ну чтобы прибраться там, где-то по хозяйству помочь, а так больше никого и нет!

– Смотри, Бабай, – предупредил Василий, – если гонишь не по делу… Сам понимаешь, что с тобой может быть.

– Обижаешь, Большак, – уязвленный недоверием, нахмурился Барабаев. – Все по делу говорю! Сам бы взял эту хату, вот только одному мне не справиться.

– И почему не справишься?

– Добра там много, все не вынесу!

– Ты нам сейчас покажешь, где эта хата находится. А там мы подумаем, как это дело получше провернуть. Ну что, еще по одной? – достал Хрипунов бутылку водки. – Никак трубы не могу загасить, полыхают, как огонь!

Глава 14

Просто так у нас не сажают

Ранним утром едва Виталий Щелкунов перешагнул порог своего кабинета, как негодующе затрещал телефон. Подняв трубку, он произнес:

– Слушаю вас.

– Это милиция? – спросил взволнованный женский голос.

Звонок казался случайным, не имевшим отношения к его прямой деятельности. Щелкунов хотел переадресовать его в дежурную часть, но в голосе женщины он уловил нечто большее, чем обычную тревогу, и решил выслушать до конца.

– Слушаю вас, что вы хотели сообщить?

– Рифкат-абый зарезали! – с ходу произнесла женщина с заметным татарским акцентом. – Я пришла, а он лежит и стонет только…

– Послушайте, кто зарезал? Когда зарезал? Он живой? – воскликнул Виталий Викторович.

– Живой, только стонет