Я опускаю взгляд.

– Бог ты мой, – шепчу я, глядя на водную рябь. – Боже мой!

Конь не бредет по колено в воде, он во весь опор скачет по ее поверхности.

Вода плещется вокруг копыт, словно Джули бежит по мелкой лужице.

Копыта Джули с плеском ударяют о поверхность воды, как будто это и вправду всего лишь лужа, на меня и всадника попадает только несколько мелких капель морской пены.

Мы скачем по воде.

Я зажмуриваюсь и снова открываю глаза.

Все еще движемся по поверхности.

Сама не знаю, почему меня это так удивляет. Мор может распространять чуму, просто передвигаясь по городу, его невозможно убить. Одной непостижимой силой больше, одной меньше…

Как только мы оказываемся достаточно далеко от берега, конь переходит на более спокойный аллюр. Только теперь у меня получается – довольно неуклюже – перекинуть ногу через седло и повернуться лицом вперед. (При этом я едва не падаю.)

Земля окружает нас со всех сторон, а мы едем по воде. Холодные, как лед, капли обдают мне ноги.

Мор склоняется ко мне, его золотые латы давят на меня с такой силой, что я не могу выпрямиться.

Черт, какой он тяжелый.

– Может, отодвинешься немного? – говорю я.

Врезать бы ему локтем под дых.

Он игнорирует мою просьбу.

Как обычно.

Проходит несколько минут, и я замечаю, что он навалился на меня еще сильнее. Под весом его тела я уже совсем согнулась и не сразу, но все же осознаю, что здесь что-то не так.

– Мор?

Нет ответа.

– Мор? – повторяю я более настойчиво.

Тишина.

Черт побери, как же тревожно.

Пытаюсь снова повернуться к нему и замечаю, что по руке, сжимающей поводья, стекает кровь.

С ним что-то не в порядке. Очень сильно не в порядке.

Извернувшись, я всматриваюсь в Мора. Глаза закрыты, лицо бледное, корона сидит набекрень. Из-за этой короны он – как ни странно – выглядит более разбитным и одновременно более невинным.

Я дотягиваюсь до его шеи, пытаюсь нащупать пульс, но ничего не выходит, мы же трясемся на лошади.

– Мор, ты слышишь меня? – я пытаюсь хоть немного приподнять его, чтобы добиться ответа.

Его голова безвольно запрокидывается назад, так что кажется, будто он смотрит в небо, и я в последний момент едва успеваю поймать соскользнувшую корону.

Безвольно, как кукла, Мор покачивается в седле, потом снова наклоняется вперед и утыкается лицом мне в шею. Мне приходится обхватить его, чтобы не дать сползти.

Что будет с Мором, если он упадет? Останется плавать на поверхности воды или пойдет ко дну? А с Джули что будет, если всадник свалится? А со мной?

Мне не очень хочется это узнать.

И я неуклюже удерживаю его двумя руками, кое-как направляя коня к острову.

Конечно, стоит нам настолько приблизиться к суше, чтобы я начала различать детали, я вижу улицы и дома – и их очень много.

Дело дрянь.

Я дергаю за поводья, изменяя направление движения, при этом все время пытаясь придержать Мора, который то ли без сознания, то ли мертв. Временно мертв, но это мало что меняет.

Почему же я раньше не заметила? Я же слышала выстрелы, а когда он вернулся за мной, видела, что он весь в крови. Теперь, приглядевшись, я вижу, что он весь изрешечен пулями, и кровь хлещет из дюжины ран не только на него, но и на меня.

Бог ты мой, он истекал кровью прямо на меня, а я ничего не почувствовала. Меня убаюкал ровный ход скакуна и отвлекло то, что мы скакали по воде.

Наконец, Джули направляется к другому, не столь плотно заселенному участку берега. К этому времени мои руки дрожат от напряжения – удерживать Мора в седле непросто.

Только убедившись, что конь уверенно идет по твердой суше, я позволяю себе расслабиться. Тело всадника съезжает на сторону, и мы оба мягко валимся на песок, переплетаясь руками и ногами.

От удара Мор слабо стонет.

Жив.

Я облегченно выдыхаю, словно сбросив тяжкий груз. Не знаю, чего еще я ожидала от бессмертного создания.

И совсем не понимаю, почему вообще в этой ситуации я чувствую облегчение.

С трудом, но я все же вылезаю из-под Мора, удобнее укладываю его на песке, стаскиваю и отбрасываю в сторону лук и колчан. Всаднику досталось даже больше, чем я думала: вся одежда под латами пропитана кровью. Кровь сочится из-под доспехов и капает на песок. А сами доспехи…

Многие пули прошили металл насквозь, и золотой нагрудник стал похож на кусок швейцарского сыра.

Я по одной открепляю и стаскиваю с Мора отдельные части доспехов, морщась, когда кровь с них капает на песок. Перевожу взгляд на лицо всадника. Его кожа, обычно загорелая, стала болезненно-бледной.

Провожу пальцами по его щеке и чувствую холод.

Грудь поднимается и опускается, но дышит он часто и поверхностно. Ладно, хорошо хотя бы, что дышит.

С каких это пор тебя радует, что он дышит?

Бережно, насколько могу, я отлепляю и снимаю с Мора набухшую от крови одежду. Руки, ноги, грудь – все в пулевых ранениях. Только лицо осталось нетронутым. Вот почему я не сразу заметила. Была зачарована его красотой и напряженностью – напряженностью, которую он сосредоточил на мне – и не заметила.

Медлю, глядя, как на песке кровь растекается вокруг его головы.

Осмелюсь ли?

Не вдаваясь в размышления, я приподнимаю его голову и ощупываю затылок. Пальцы натыкаются на что-то мягкое, и я с трудом подавляю рвотный позыв. От моего прикосновения всадник страдальчески стонет. Ему явно больно.

Конечно, больно, идиотка, ты же тычешь пальцем в рану на голове.

– Извини, – шепчу я, не совсем понимая, почему я это говорю.

Я решаю осмотреться. Джули пасется поблизости. Бедная лошадка тоже, как и всадник, усеяна пулевыми ранениями.

И при этом лошадь перенесла по воде двух седоков.

Судорожно вздохнув, я осматриваюсь. По обе стороны от меня тянется берег, густо поросший деревьями. Вдалеке слева стоит одинокий дом.

Там можно будет остановиться, если потребуется.

Я поднимаю голову Мора и кладу себе на колени. Не знаю, почему я это делаю, почему снимаю с него корону и глажу спутанные волосы. Даже слипшиеся от крови и морской воды светлые пряди непозволительно мягки и нежны на ощупь.

Большим пальцем я провожу по одной из его до отвращения правильных бровей. Сейчас, когда он вот такой – беспомощный и искалеченный, – мое дурацкое сердце обливается кровью от жалости.