лет с волнистыми светлыми волосами и яркой помадой уже широко улыбается мне.

– Доброе утро, – произносит она приветствие нараспев, гораздо бодрее, чем можно ожидать в такую рань. – Чем могу помочь?

Она так и лучится теплым южным гостеприимством, но по ее проницательному взгляду понятно: характер у нее тверже, чем кажется на первый взгляд. Вряд ли она терпима к всяким глупостям и уж точно не выносит угроз или грубости. Здесь явно тот случай, когда на мед поймаешь больше мух, чем на уксус[17]. Хотя давненько я не использовала мед, чтобы добиваться цели. Я довольно долго жила в Теннесси и умею смягчать голос так, чтобы среднезападный акцент был незаметен и меня не принимали за чужака.

– И вам доброе утро, – отвечаю я, стараясь улыбаться как можно шире. – Меня зовут Гвен Проктор, и я надеялась с утра украсть немного времени у вашего шефа, чтобы расспросить об одном деле.

– У вас назначено? – спрашивает секретарша, наверняка уже зная ответ. Такие, как она, помнят расписание шефа наизусть.

– Боюсь, что нет. Я только вчера днем приехала в ваш город, и, к сожалению, у меня не было времени позвонить заранее.

Она поджимает губы:

– Хм-м‐м… Шеф Паркс – очень занятой человек. Думаю, вы понимаете. Что за дело вас интересует?

– Джульетты Ларсон.

Выражение ее лица становится напряженным.

– Можно узнать почему? Вы журналистка?

Я достаю из бумажника удостоверение:

– Нет, частный детектив. Ларсоны наняли меня расследовать ее исчезновение.

Выражение лица секретарши становится таким, словно ей есть что рассказать об этом. Но она только спрашивает:

– Не возражаете, если я сделаю копию?

И кивает на мое удостоверение.

Я отдаю его, и она вставляет его в сканер одной из последних моделей. Мы обе молчим – тонкости южного гостеприимства на время забыты, пока она щелкает по клавиатуре и кладет удостоверение обратно на стойку.

– Хорошо, сейчас я загляну узнать, сможет ли он уделить вам время.

Чушь собачья, и мы обе это знаем. В приемной так же пусто, как и на парковке, а когда я просматривала местные новости, то не увидела ничего более значительного, чем сообщение о том, что чей-то двор закидали рулонами туалетной бумаги[18].

Я вымученно улыбаюсь ей в знак благодарности, и она исчезает за дверью рядом со стойкой регистрации. Ее нет дольше ожидаемого, но все это – часть представления. Она хочет убедиться, что я поняла: ее босс – важная шишка, в отличие от меня. Ничего, нормально. Я умею быть терпеливой, когда нужно.

К тому же шеф полиции, скорее всего, сейчас набирает в «Гугле» мое имя – посмотреть, что можно нарыть. Ухмыляясь, мысленно желаю ему удачи. Чтобы просмотреть десятки тысяч ссылок на меня, понадобится не один день.

В ожидании достаю телефон. Меня так и подмывает написать Ланни – спросить, как дела, – но еще слишком рано, а я меньше всего хочу ее разбудить. Это гарантированный способ получить односложный ответ. Вместо этого проверяю ее местонахождение и нахожу метку в одном из общежитий для первокурсников в Рейне. Метка Сэма – в отеле на краю кампуса. Мне легче, что он так близко, если что-то случится.

Секретарша снова появляется с натянутой улыбкой.

– Вам повезло, – объявляет она. – У шефа есть несколько свободных минут, и он готов побеседовать. Прошу.

Я иду за ней сквозь дверь и дальше по ярко освещенному коридору.

За свою жизнь я побывала во многих полицейских участках, и большинство из них требовали ремонта и выглядели довольно уныло. Но только не этот. Вместо потертого линолеума на полу широкие сосновые доски, натертые воском до матового блеска. Потолки высокие, обрамленные поясками под лепнину, в этом же стиле – подлокотники кресел и плинтусы. Мы проходим мимо нескольких закрытых дверей, на которых таблички с именами офицеров. Я не вижу ничего похожего на КПЗ или чего-нибудь в этом роде.

Дверь в конце коридора открыта, и секретарша просовывает голову внутрь:

– Можно, шеф?

Я слышу приглушенный ответ, и она отходит в сторону, жестом приглашая меня в просторный, со вкусом обставленный кабинет. Обстановка больше подходит для загородного поместья, чем для полицейского участка.

В окна льется столько солнечных лучей, что помещение, обшитое деревянными панелями, кажется не мрачным, а светлым и просторным. В центре – большой деревянный письменный стол, развернутый к двери. За ним – стена с фотографиями. На большинстве один и тот же мужчина, пожимающий руки разным людям. Почти никого не узнаю́. Наверное, какие-то местные знаменитости и шишки.

Тот самый мужчина с фотографий встает из-за стола и подходит ближе.

– Миссис Проктор, – он протягивает руку. – Доброе утро. Я шеф Паркс. Рад познакомиться.

– Миз, – поправляю его.

Кажется, он слегка смущен, но прячет это за улыбкой.

– Простите, мэм. Виноват, ошибся. Что ж, миз Проктор, рад познакомиться.

Я протягиваю руку, и мои пальцы тонут в его пятерне. Шеф Паркс крупный мужчина и, наверное, всегда был таким. Явно из тех, кто играл в школьной команде в защите[19], но с годами его мышцы одрябли. У него мощная шея, а круглые глазки на широком лице кажутся маленькими. Верхняя губа скрыта густыми каштановыми усами – более рыжего оттенка, чем волосы.

Он указывает на одно из кожаных кресел возле стола:

– Могу я вам что-нибудь предложить? Кофе? Чай?

В каких бы полицейских участках мне ни доводилось бывать, кофе там везде одинаковый – крепкий, густой, со вкусом вчерашней заварки. Поэтому я отвечаю «нет, спасибо» и усаживаюсь в кресло.

– Итак, миссис Мейвезер сообщила, что вы частный детектив.

Как я понимаю, миссис Мейвезер – это секретарша в приемной.

– Да, – я начинаю доставать удостоверение.

Он машет рукой:

– Не стоит. Значит, Ларсоны наняли вас расследовать исчезновение их дочери?

Я снова киваю:

– Они обратились в агентство, в котором я работаю, и мне поручили это дело.

Паркс вздыхает и складывает указательные пальцы домиком у себя под носом, размышляя. В таких случаях вариантов развития событий обычно два. Шеф может занять оборону из-за того, что Ларсоны привлекли постороннего детектива, тем самым косвенно поставив под сомнение возможности местных полицейских, – или он будет рад дополнительной помощи.

Я предполагаю первый вариант. По опыту знаю: очень немногим служителям закона нравится, когда им не доверяют.

– Это дело, – наконец произносит Паркс, прищелкивая языком и качая головой, – до сих пор не дает мне покоя. Я сто раз спрашивал себя, можно ли было сделать что-то еще и дало бы это результат.

Его слова удивляют. Так редко можно услышать от полицейского, не говоря о шефе полиции, готовность признать